Читаем Ангелы на кончике иглы полностью

Ангелы на кончике иглы

— Писать будете? — уточнил хирург. — Распишите покрасивее, это ваш брат умеет. Пьяная драка и прочее… Возишься с таким и думаешь, а стоит ли возиться-то? Трещина в основании черепа, сломано два ребра, уплотнение в правой почке, лицо всмятку.

Хирург повернулся, ушел. Шаги гулко уносились по коридору. Славик вынул из кармана четвертак, оглянувшись, протянул молодому и симпатичному охраннику.

— Я один поговорю. Не бойся, ничего не будет.

Охранник оглянулся, спрятал деньги за голенище сапога и остался в коридоре. В палате было коек двенадцать, дух смрадный, больные все тяжелые. У потолка два окна с намордниками. Потолок в желтых подтеках — где-то сочилось сквозь перекрытия из канализации. Ивлев шел от кровати к кровати, ища Какабадзе.

— Ты? — Саша хотел улыбнуться и не смог.

Глаза его стали мокрыми, слезы потекли мгновенно. Ивлев опустился на колени на грязный пол, чтобы очутиться поближе к забинтованной, точно шар, Сашиной голове.

— Как тебе удалось… сюда? — губами еле слышно прошевелил Какабадзе. — Я думал, умру, никто не узнает…

— Чушь! Ты знаешь, мы — люди пробойные. Времени в обрез, тебе говорить нельзя. А суть? Можешь?

— Меня опять будут бить, если скажу… Больно…

— За что?

— Просто так… Садисты…

— Да кто?! Кто, старик?

— Я искал такси…

— Спешил к Инке?

— Она сказала?

— Она. Да Инка свой человек, последний кусок хлеба отдаст.

— Я знаю… Не говори Наде…

— Наде? Не скажу. Ты искал такси и…

— Ага! На тротуаре милиционер. Я голосую, машины не останавливаются. Он подходит: «Здесь остановка запрещена — никто не остановится. Пройди отсюда». Я рассердился: замерз, а он в валенках и ему делать нечего. Я говорю: «Давай спорить. Если остановится — червонец с меня, не остановится — с тебя! Сейчас остановится, вот увидишь!» А он говорит: «Точно! Остановится!» Смотрю, прямо возле меня раковая шейка. В ней двое. «Садись!» — говорят мне. Я говорю: «Это мне не подходит, мне такси надо». — «Садись, говорят!» Меня за руку втащили и сразу поехали.

— Куда?

— В райотдел милиции. Но это я уже на другой день понял, потому что бить они меня начали сразу, еще в машине, когда обыскали. Связали руки ремнем и били… Они думали, грузин, денег много. А когда привезли в милицию, к ним еще дежурный подключился. Я им: «Я не типичный грузин, я нищий». «Будешь, — говорит, — знать, грузинская морда, как наших русских баб хапать!» Они меня ногами били, и кастетами, и табуретку кидали из угла в угол, она мне по голове задевала. И опять спрашивали, где я деньги прячу. А когда я уже двигаться не мог, окружили и мочились на меня, все старались в рот попасть. Я захлебнулся…

Саша прикрыл глаза, сморщился то ли от боли, то ли от воспоминаний.

— Говорят, судить будут. А за что? Славик! Берегись их!

— Да ты успокойся, Сашка. Теперь мы вмешались. Если что, Макарцева попросим.

Дверь в палату открылась. Тощий хирург поманил пальцем Ивлева. Слава погладил Какабадзе пальцами по лицу, собирая его слезы, и вышел.

— Вы, значит, из «Трудовой правды»? — капитан в милицейской форме потянул Ивлева за рукав. — Рад познакомиться, старший инспектор Утерин. Мне поручено с вами побеседовать. Пресса о нас немало пишет, не жалуемся, да только не все понимают нашу специфику. Давайте поднимемся ко мне…

Они прошли узким подвальным коридором под лампочками, закованными в решетки, к лифту. Дважды у них проверили документы. В комнате Утерин указал Вячеславу на стул.

— Трудная у вас задача, — Владимир Кузьмич перешел к сути. — Сам я делом этим не занимался, полковник поручил вам объяснить. Улики против Какабадзе серьезные. У вас сомнения: дескать, в милиции его били. Между нами, случается иногда, бьют — люди разные у нас. Но тут драка. Свидетелей у него нет…

— Есть, — сухо сказал Ивлев.

— Нашли? — искренне удивился Утерин. — Вячеслав Сергеич, я насчет вас Кашину звонил, справился. Он вас рекомендовал как умного и опытного журналиста.

— Спасибо!

— Мы с вами оба — люди подчиненные. У меня свое начальство, у вас свое. С начальством лучше не ссориться, верно?

— Точно.

— Кстати, как там ваш Макарцев — все еще в больнице? Вот не повезло: инфаркт, а тут история с сыном. И рад бы найти смягчающие вину обстоятельства — так нет ничего! Мальчишке пятнадцать лет отсидеть — это будет конченый человек. Начальство считает, можно пойти друг другу навстречу. Посоветуйтесь. Официально такого, конечно, никто не скажет, понимаете?

— Я вас понял, — Ивлев поднялся.

Утерин тоже встал и виновато улыбнулся. Они крепко пожали друг другу руки, как старые друзья.

По тротуару холодный ветер мел пыль, закручивая ее в воронки. На Тверском бульваре дети играли между луж на сухих островках асфальта. «Согласись!» — скажет ему Раппопорт. «Никаких статей! — заявит Ягубов. — Критиковать милицию — значит критиковать власть. Разоблачать — дело карающих органов. Мы — пропагандисты». «Запашок в этой сделке есть, но это частный случай, — скажет Макарцев. — Речь ведь идет о жизни. Представь, что твой сын, Ивлев, попал в беду…» Интересно, а что скажет Полищук?