Ангелы на кончике иглы

— Вот и хорошо. Значит, ты понял, что ситуация изменилась. Хотя и не настолько, чтобы отдыхать. Воспитывать интеллигенцию необходимо, особенно связанную с идеологией. Но чем меньше вас видят, тем лучше.

— Можно попробовать новые методы? — осторожно и как бы вскользь спросил Василий Гордеевич.

— Если врачи одобрили, я не могу запретить… Но не всех сразу. Попробуйте одного, не больше. Такого, кого в Европе не знают.

— Найдем!

— Найдете-то найдете… Но не надо, повторяю, политики. Разнообразьте методы! Почему я должен вас этому учить? А остальных спустите пока в Московское управление, пускай присмотрят, а там, после столетия, видно будет.

— Все понял, — сказал Сироткин. — Дело я захватил. Желаете взглянуть?

Но Кегельбанов уже думал о других вещах, более государственных.

— Не будем топтаться на месте, — поморщившись, сказал он. — На днях будет обсуждаться вопрос о средствах, необходимых для расширения органов. Нужно заинтересовать значительными мероприятиями, оправдать внимание… У тебя есть предложения, товарищ Сироткин?

— Конкретно я не готов, а в общем, так сказать, виде нужны средства на экспериментальные исследования…

— Над людьми?

Сироткин промолчал. Кегельбанов думал с полминуты. Дужки золотых очков искрились от солнца.

— Это интересно, но пока рановато. Подработайте сперва теорию. А еще что? В общем, потребности управления изложи письменно, мы подумаем. У тебя все?

— Один вопросик, — Василий Гордеевич понял, что аудиенция закончена. — Звонили из МВД: в Москве убийца ходит по квартирам с напильником. Убивает женщин, некоторых мертвыми насилует. Около сорока жертв. Сами найти не могут, просят помочь.

— Помочь? Они что там думают — у нас много свободного времени? Или кадры лишние? Как сам-то считаешь?

— Я так и ответил, — сказал Сироткин и еще раз наклонил голову.

59. ТАКОВА ПАРТИЙНАЯ ЖИЗНЬ

Жизнеописание нижепоявляющегося героя тоже опускается. О нем написаны тома, имеется множество его биографий, но события в его прошлой жизни появляются и исчезают в зависимости от зигзагов внутреннего и международного положения, приурочиваясь к каждому историческому моменту. Сочиняется все, включая должности и звания, потому что так надо. Таким образом, об ошибках своей жизни, если таковые были, герой понятия не имеет, ибо сам он имеет к собственной биографии весьма косвенное отношение.

Только после восьми вечера человек с густыми бровями закончил подписывать бумаги и отправил из кабинета троих своих помощников. Сразу стало тихо, до тяжести в ушах. Он не любил такую тишину, она угнетала. Он подошел к окну, занавешенному плотной белой портьерой, и глянул в щель. Там тоже была тишь. Брусчатая площадь со сквером перед окном до самой царь-пушки была пустынна. Население в Кремль уже не пускали. Только внизу, у подъезда, стояли два автомобиля. Его нового ЗИЛа не было, чтобы не смогли определить, где хозяин сейчас. Охрана выдумывала свои хитрости.

Он устал. Глаза, переутомленные долгим напряжением, то и дело увлажнялись. Потягивало низ живота — неприятное ощущение, от которого он никак не мог избавиться уже давно. Но он улыбался, с непотерянным от возраста любопытством оглядывая площадь, и настроение у него было приподнятое. День прошел хорошо, он много успел, а ценность уходящего времени он чувствовал теперь острее, хотя не терял иронии по отношению к себе самому. Это помогало сохранить заряд оптимизма и твердость духа, которых большинство его сподвижников лишились.

Вот и теперь, вспомнив что-то, он хмыкнул, прошел к столу и, порывшись в нижнем ящике, вытащил небольшую цветную репродукцию с картины художника Налбандяна. Иосиф Виссарионович в военной форме стоял в этом самом кабинете. Мебель, правда, сменили. Края репродукции помялись, лежала она тут, конечно, давно. Осваиваясь в этих помещениях, он, новый хозяин, нашел ее в столе одного из референтов и принес к себе. Сталин чуть заметно улыбался.

Человек с густыми бровями вынул из среднего ящика стола ножницы и аккуратно вырезал голову Генералиссимуса, стараясь не задеть воротничка и маршальской звезды. Голову эту он, взяв двумя пальцами, аккуратно опустил в мусорную корзину. Затем, порывшись, вынул из ящика свою фотографию подходящего размера и положил под репродукцию. Голова оказалась чуточку больше, и ему пришлось еще подрезать края отверстия.

Он рассмотрел себя в форме Генералиссимуса и пришел к выводу, что форма эта ему идет. Если бы он получил эту власть, когда был моложе, он мог бы сделать гораздо больше, чем теперь. Он стал подсчитывать количество орденов и медалей у Сталина и у себя. Вычитал он столбиком, аккуратно ставя точки над уменьшаемым, если занимал десяток. Наград у Сталина оказалось больше на одиннадцать штук. Но ведь Сталин больше не получит орденов, а меня Родина может наградить еще, если я буду работать честно, с полной отдачей сил.