Ангелы на кончике иглы

— Ты обязательно хочешь, чтобы жена нас увидела? — спросил он. — Ты этого добиваешься?

— Ничего я не добиваюсь, — тихо отозвалась Надя. — Я всего добилась, добилась тебя. Мне больше ничего не нужно. Прощай!

Она бесстрастно поцеловала его в губы и, не оглядываясь, побежала к дверям метро. Он постоял, глядя ей вслед, пожал плечами и двинул домой. Едва он вошел в подъезд, его рванули в сторону за рукав.

— Он? — спросил в темноте ленивый голос.

— Он! Кто же еще? На, сука!

Его ударили в живот. Ивлев скорчился от боли. Смахнули шапку и сзади рванули за волосы, откинув назад его голову. Били его ногами. Сколько их? Трое, четверо — он не видел. Били молча, с разных сторон, до тех пор, пока дверь в подъезд не открылась и не показалось трое соседей — муж, жена и ребенок. Те, кто били, пропустили их в подъезд и один за другим выскочили на улицу. Соседи прошли мимо Ивлева, ничего не заметив.

Он полежал немного и поднялся. В лифте погляделся в зеркало. На лице ни единого синяка. Ныли живот, спина. Он ощупал себя: хорошо еще, не поломали рук и ног, и череп цел.

Домой он пробрался тихо, медленно снял плащ, долго мылся холодной водой, потом тихо пришел на кухню и молча сел за стол. Тоня быстренько стала его кормить, ни о чем не спрашивая. Он поел, поцеловал ее походя в щеку, ушел в комнату и вернулся.

— Тонь! Кто все перевернул вверх дном?

— Ты сам! — она положила нож, которым резала лук, и с тревогой смотрела на него. — Кто ж еще?

— Я?! — переспросил он с недоумением.

— Разве не ты что-то выбрасывал? — Тоня указала пальцем на пол возле мусопровода, где она еще не успела убрать.

Вячеслав опустился на колено. Каждое движение причиняло боль. Он взял с пола обрывок. Это оказался остаток одной из его неопубликованных статей.

— Какая сволочь все трогала?

— Когда я вошла, мне показалось…

— Выходит, что не понадобилось, просто рвали и сбрасывали в мусоропровод? Я иду в милицию!

Дежурный лейтенант в милиции к сообщению отнесся вяло, ничего не записал. Спросил фамилию и место работы.

— Ладно, будем искать.

— А на месте никто не осмотрит?

— Чего смотреть? И так ясно — обокрали. Я же сказал: будем искать. А чего украли?

— Украли?.. Учебник французского языка… Они меня избили, лейтенант!

— Вообще, я тебе так скажу, — лейтенант смотрел на Ивлева с иронией, но не без сочувствия. — Не лезь ты в это дело! Их разве поймаешь?..

Тоня еще возилась на кухне. Он сел на табурет посреди кухни, бессмысленно перебирая валяющиеся на полу клочки с заметками, черновики. Антонина опустилась возле него на колени.

— Ты брала блокнот с телефонами?

— Не трогала…

— Тогда ясно что еще украли. Ведь у Макса Закаморного есть белые стихи. Он раз сто их читал:

Телефоны друзей не записывайте!

Лучше так их запоминайте.

Таковы условия времени

И простой человеческой порядочности…

65. МАШИНКА

Светлозерская вернулась из редакции около десяти. Возле приоткрытого окна Инна остановилась, опустила длинную молнию, сняла платье, лифчик и вздохнула. Она знала, что с улицы все видно, но это ее не тревожило. Весенний воздух приятно защекотал в ноздрях. Инна блаженно потянулась, глянула себе под мышки и надумала сразу побрить волосы, пока не забыла. Она взяла бритву, когда раздался звонок.

Прикрывая рукой груди, она отворила — на пороге стоял Ивлев.

— Славочка? Заходи! Извини, я не совсем одета.

— Я вижу, — Слава поставил портфель у двери. — Так даже красивее… Ты прости, Инка, что я так поздно. Давай рукопись!

— Так я же не кончила!

— Сколько успела, неважно. И… давай свою машинку.

— Зачем?

— А я привез новую, лучше твоей…

— То есть?!

— Не будь глупенькой, Светлозерская. За мной следят. Хочешь, чтобы тебя попутали?

— Меня? А меня за что?

— За то, что мне печатала, дуреха!

Она присвистнула.

— Да ты проходи, Славочка. Снимай плащ…

Хозяйка возилась на кухне, в комнату не заходила, слышала, что к Инне кто-то пришел.

— Что это? — спросил Ивлев.

По руке у нее текла тонюсенькая струйка крови.

— Чепуха! Я бритвой порезалась. Хочешь слизать?

Ивлев взял ее за плечи, поцеловал, собрав языком кровь.

— Спасибо, — сказала она. — Ты безопасной бритвой — умеешь? Тогда побрей мне подмышки.

Она подняла обе руки и поворачивалась, пока он это делал.

— Мужчина — совсем другое дело. Он все умеет. А трусики мои тебе нравятся?

— Очень!

— Это итальянские. Правда, состарились, но лучше наших-то! Вот эти завязочки спереди развязываются.

— Закройся, Инка!

— Пожалуйста, — она не обиделась. — Тебе же лучше хотела. Я все равно Надьке уже сказала, что мы с тобой спали…

— Зачем, глупая?

— А у меня примета: если совру, что с кем-нибудь спала, после обязательно лягу. Ложь сбывается! Примета такая, понимаешь?

— Понятно! — он положил бритву. — А хозяйка — она как?

— А она, когда ко мне мужчина приходит, на кухне сидит. Я ведь ей за это плачу.

— За что?

— За каждого мужчину. Так что она довольна, если больше приходят. Скупая, сволочь: подслушивает, сколько кусков бумаги в уборной отрываешь.

Поставив зеркало на стол напротив него, Инна начала навертывать прядки волос на бигуди. Голову она покрыла цветастой косынкой.