Ангелы на кончике иглы

— Кюстин очень боялся попасть в лапы Третьего отделения, Яков Маркыч. Но кто мог подумать, что его заберут через сто тридцать лет!

— Не его, а вас, мальчик! И что вы докажете своим героизмом? Что с Николаевских времен ничего не изменилось? Ах, вы скажете, стало хуже? Да, России не повезло: она легла под монголов, а надо было — под французов или, еще лучше, под англичан. Потом бы они ушли, но обрюхатили бы ее демократией, а не свинством! А без вашего Кюстина, думаете, мы этого не знали? Чего вы теперь хотите?

— Хотел только предупредить: за мной следят.

— Спасибо! Но я всегда живу так, будто за мной хвост. А теперь особенно.

— Почему?

— Год такой! Девятый вал катится. Вот-вот обрушится. Меня волна сбивала не раз, но раньше я вставал. Теперь мне не подняться… Наверху колебались до августа 68-го. Боялись. Но вот задушили чехов, и сошло! Они поняли, что раз уж в чужой Чехословакии люди терпят все, в своей стране сам Ленин им велел! Вот и первые жертвоприношения. Вы — талантливый человек, Славочка. Талантливым нету места в нашей системе. А может, и в Солнечной системе, почем я знаю! Поехали-ка на работу, а то Кашин по утрам у входа теперь записывает опоздавших.

Они спустились в метро и там, в давке, пока ехали, говорили о вещах сторонних.

— Как ваши дела с Надей?

Слава пожал плечами.

— Конечно, это не мое дело, и вы можете сказать, что я старомодный человек, но лучше бы вы не морочили ей голову.

— Абстрактно я сам это понимаю. Но когда слышу ее голос, руки сами тянутся расстегнуть штаны.

— Бросьте, Славочка, корчить из себя сексуального маньяка. Советую, как отец.

— Как отец, вы опоздали, Рап: все кончено.

— Ну и правильно! Обманывать жену можно с менее чистыми девушками.

Поднявшись на эскалаторе, они расстались, чтобы их не видели вместе. Ивлев остановился у киоска купить сигарет и пришел в редакцию минутой позже.

Яков Маркович бухнулся на стул, не снимая плаща и шляпы, и, отперов замок, выдвинул средний ящик стола. Поверх всех других бумаг в ящике лежала тонкая папка с надписью «Личное». Это была маленькая хитрость. В папке было несколько ничего не значащих вырезок из «Трудовой правды». Но между вырезками лежали волоски, выдернутые Яковом Марковичем из личной волосатой груди. Раппопорт открыл папку, осторожно поднял первую вырезку — волоска под ней не оказалось. Он поднял медленно вторую — волосок лежал сбоку, отброшенный с того места, где Рап его аккуратно положил.

— Пе-пе-пе, — пропел он.

Дальше можно было не смотреть. Шмонов он не боялся: у него все было чисто. Бороться с этим явлением тоже никогда не входило в его намерения. Просто и.о. редактора отдела комвос хотел держать руку на пульсе редакционной жизни. Шмон давал ему сведений больше, чем тем, кто его проводил. В дверь постучали.

— Разрешите?

— Валяйте.

Он хотел отчитать посетителей за стук, но заленился.

В комнату вошли двое круглолицых молодых людей — один в черном костюме, другой в сером. Лица их показались Раппопорту знакомыми. Он не любил такие лица и поэтому сразу не вспомнил их.

— Мы из ЦК комсомола, товарищ Тавров, — напомнил гость в сером костюме с прожилочкой. — Помните, по поводу восхождения…

— Как же! — оживился Раппопорт. — Вы собирались нести бюст Ленина… э-э-э… на Эльбрус?

— На пик Коммунизма. Так вот…

— Донесли? По-моему, вас было трое?

— Видите ли, Степанов, который нес бюст, поскользнулся.

— Уронил бюст?

— И сам разбился. Ну, мы, конечно, добились, чтобы ему посмертно присвоили мастера спорта…

— Жалко бюст, — сказал Яков Маркович, пытливо вглядываясь в молодое поколение.

— Степанова тоже жаль. Но вот этот… Он решил повторить восхождение.

— Как фамилия? — спросил Раппопорт.

— Родюкин.

— Понесете бюст?

— Само собой!

— Но ведь мы с вами договорились, молодые люди: как только установите бюст, сообщим. А заранее — теперь вы сами понимаете…

— Видите ли, товарищ Тавров, секретарь ЦК комсомола Тяжельников звонил Ягубову, мы от него. Ягубов сказал: «Главное — привлечь внимание общественности, поскольку бюст за облаками все равно никто не увидит».

— Так что ж вы крутите, молодые люди? — взорвался Яков Маркович. — Так бы сразу и пропели, что с начальством согласовано. Значит, так… Просто сообщить? Мелко! Тут не разгуляешься… А что, если вы, Родюкин, выступите у нас основоположником нового почина? Скажем, такого: «Каждой горе — бюст Ильича!» Ну, над названием подумаем… Ведь столетие приближается, а сколько у нас еще есть объектов природы, не охваченных пропагандой? Заходите после праздников — займемся.

Зазвонил телефон. Яков Маркович крепко пожал гостям руки и выпроводил за дверь.

— Здорово, сиделец! — в трубке загрохотал голос Сагайдака.

— Какие новости, Сизиф?

— Я сделал, что ты просил, Яша, — скромно сказал Сизиф Антонович. — Щенок уже прошел психиатрическую экспертизу в институте Сербского. Установлено, что он здоров, но в тот момент имел временную потерю сознания на почве нервного переутомления. Суда не будет, родители могут его забрать.

— Молодец, Сизиф! Я не сомневался, что ты могучий кобель.