Ангелы на кончике иглы

В зале было полутемно и полупусто. Несколько посетителей сидели в разных углах, пахло тухлой капустой. Официантки не было, с кухни доносилась перебранка. Потом появилась толстая и неряшливо одетая женщина. Она смотрела мимо Игоря Ивановича в окно. То ли действительно не видела, то ли делала вид. Он радовался, что никто к нему не подходит, отдыхал. Положил голову на руки, закрыл глаза, забыл, что сидит на людях: ведь они ничего от него не хотели и вообще не знали его. Редко бывает, что он никому не нужен. Всегда обязан думать, как твой поступок расценят наверху, внизу, секретарша, жена… Официантка подошла, молча вынула блокнот.

— Я хочу поужинать, — с добротой в голосе сказал он.

— Чего?

— А что есть?

— Вот меню…

Она взяла с другого столика меню, положила на противоположный от Макарцева конец стола, а сама пошла прочь. Очки он забыл в кабинете.

— Погодите, попросил он. — Я уже выбрал…

— Чего? — спросила она издали.

— Яичницу, — быстро сказал он. — И кофе…

— Пить не будете?

Он поколебался, не взять ли коньяку, но решил, что быстрей наступит усталость.

— Вроде нет… Если можно, бутылку минеральной…

— Воды нет.

Ничего не записав, она пожала плечами, сунула блокнот в карман фартука и ушла. Макарцеву уже стало не так хорошо одному. Ему хотелось есть, и он жалел, что не поехал домой. Яичница его жарилась долго. Он и без Зины быстрей бы зажарил. Он стал нервничать, что уже готовы полосы, и он не успеет подумать и дать указание переверстать, должен будет в спешке прочитать, чтобы не выбить номер из графика, им же самим утвержденного.

Наконец перед ним плюхнулась алюминиевая сковорода с яичницей. Брызги попали на костюм. Он поискал глазами бумажные салфетки и вытер брызги пальцами, а пальцы вытер о носовой платок. Яичница была без глаз, холодная, несоленая и пережаренная.

Помявши губами край яичницы, Макарцев смущенно отодвинул сковороду. Он отломил кусочек черствого хлеба, помазал высохшей горчицей, стал жевать. Голод притупился, осталось дождаться кофе. Есть у нас еще недостатки, есть. Быт — наша болевая точка. Он вспомнил Фомичева. Когда того открепили от распределителя, жена его купила колбасу прямо в магазине. Они отравились всей семьей, неделю болели. Потом привыкли. Лучше не открепляться, тогда отдельные недостатки переживаются легче.

— Мне бы кофе, — жалобно попросил он официантку, — я спешу.

— Все спешат, — сказала она, глядя в окно. — Еще не готово.

— Рассчитайте меня…

Скривив обильно накрашенные губы, она пожала плечами, ушла на кухню. Почему она ходит в домашних тапочках? Может, у нее болят ноги? А ведь нестарая… Скоро официантка вернулась, держа двумя пальцами чашку кофе и сахар в бумажном пакетике, как подают в поездах.

— А ложку можно?

— Не слепая. Сейчас принесу.

Она сказала это без сердитости, спокойно, но ложку принести забыла. Он любил кофе без сахара, отглотнул сразу.

Кофе оказался такой же холодный, как яичница, без запаха и безвкусный. Макарцев отодвинул его с откровенной брезгливостью, поискал глазами подавальщицу, которая снова исчезла. Тогда он вынул из кармана рубль, поколебался, положил еще рубль и быстро пошел прочь. Неужели так трудно сварить обыкновенный кофе? Если бы они знали, кто я, наверняка не посмели бы обслужить так плохо!

Однажды на планерке зашел разговор о кофе. Редактор отдела фельетонов рассказывал, как он однажды задался целью сварить такой кофе, как подают в столовой. Он подогрел воды в большой кастрюле, немытой после супа, слил туда остатки старой кофейной гущи, добавил старой заварки чаю. Сливок у него не было, он ополоснул банку из-под маринованных помидор и вылил туда же. Когда попробовал, все равно оказалось, что кофе получился вкуснее, чем в общепите. Столовский рецепт остался непостижимой тайной.

Конечно, один случай не дает типической картины. Но надо поднять в газете вопрос о повышении культуры обслуживания в связи с тем, что Москва должна стать образцовым коммунистическим городом. Сделать это солидно, с перспективой, дать слово министру торговли, специалистам. Правда, пока Игорь Иванович шел к машине, мысль его переключилась на предстоящее чтение готовых полос. Он вообще умел забывать второстепенное, что помогало ему помнить о главном.

— Давай, Леша, в редакцию, да поживей.

Мелкий мокрый снег валил валом. Машины оставляли за собой черные колеи. Дворники мерно дергались, словно отбивали время, и стекло залеплялось снова. Проходя в кабинет, он позвал секретаршу и пропустил ее вперед.

— Мне никто не звонил?

Локоткова задернула портьеры, зажгла ему настольную лампу.

— Звонили многие, но ничего серьезного, я все сделала. Полосы на столе… Чаю?

— Ага! — обрадовался он. — И покрепче.

— Не боитесь покрепче? А сердце?

— Сердце у меня железное, — сказал он и погладил Локоткову по плечу.