Ангелы на кончике иглы

Пальто повесил на плечики в шкаф, стряхнув с воротника капли от растаявших снежинок. Подождал, пока Анечка вышла, расстегнул пиджак и, расслабив ремень, подтянул брюки, заправляя в них белую рубашку, уже успевшую за день измяться. Животик, животик, — он увидел себя в зеркале. Пока пятерня его откидывала назад волосы, ноги уже устремились к столу, а глаза, еще ничего не видя, уже рыскали по полосам. Он сел, похлопал ладонью по столу в том месте, где должны были лежать очки. Там они и лежали. Порядок расширяет мысль, — был его любимый афоризм. К сожалению, не удавалось следовать этой мудрости из-за суеты.

Очки лежали на чем-то, на возвышении. Макарцев хотел отодвинуть это что-то, чтобы приняться за чтение. То была папка, пухлая серая папка с черными коленкоровыми боками, туго связанная зелеными тесемками. Он же подписал сегодня все бумаги бухгалтерии. Еще какой-нибудь годовой отчет? Никогда эти растеряхи не могут сделать сразу! Он отодвинул папку в сторону (черт! тяжелая!), надел очки и обратился к первой полосе. Он пробежал глазами шапку: «Коммунизм — светлое будущее всего человечества!» — и, подумав, выкинул слово «всего». Проглядел заголовки статей, даже мелких, отметил уже стоящий в полосе материал секретаря райкома Кавалерова. Все было в порядке. Макарцев нажал на селекторе рычажки замредактора, ответсекретаря, его зама, ведущего номер, и выпускающего. В кабинет ворвался гул линотипов из наборного цеха, отделенного от столов верстальщиков стеклянной перегородкой. Всем четырем сразу редактор сказал в микрофон:

— Как дела? Докладывайте…

Из общего бормотанья он понял, что верстка идет по графику, отклонений нет.

— Но будут, — вдруг насторожил Полищук. — Только что ТАСС обещал. Генсека набрали вчера, а сегодня, после выступления, поправки…

— Большие?

— Блохи. Но много, в общей сложности сотни полторы. И еще идут… Снова те места, где мы уже поправили, переисправляют по-старому… Первую и вторую полосы задержим на час, не меньше…

— Ясно, — Макарцев удержал вздох. — Кстати, насчет первой полосы… Шапка — чья идея?

— Моя, — выдавил Полищук.

— Остроумно! Но уберите «всего»! Зачем пугать быков красным цветом? Сейчас не время! Остальные мои замечания в полосах. Все!

Загудел телефон — Анна Семеновна допустила к нему жену.

— Почему ужинать не едешь?

— Закрутился. Сам поел…

— Сегодня поздно?

— Думаю, нет… А ты что?

— Как всегда, телевизор смотрю…

— Борис дома?

— Нет еще… Ты договори с ним, ладно?

— Конечно, договорю. Только не приставай, Зина…

— Я не пристаю, Гарик, но время идет. Знаешь, он днем пьяный пришел, спал…

— Ладно, после. Некогда…

Зина избаловала сына, а теперь хочет, чтобы я исправлял. Он закурил, сгреб рукой полосы и вызвал Локоткову. Она унесла их в секретариат. Стол сразу освободился — порядок расширил мысль. Но взгляд снова уперся в толстую серую папку. Он перевернул ее двумя руками и увидел крупные черные буквы: «ДЕЛО No …»

Снова загудел телефон, Игорь Иванович снял трубку.

— Что за чертовщина? — раздраженно пробурчал он, придвигая папку ближе к себе.

— Какая чертовщина? Это Волобуев. Добрый вечер, Игорь Иваныч. Извините, что беспокою…

— Слушаю, — сказал он цензору.

— У меня жалоба на отдел спорта. Раз сто им говорил: в статьях по Московской области спортивные общества «Химик», кроме города Воскресенска, упоминать нельзя. Они с предприятий оборонной промышленности. А сегодня опять на четвертой полосе «Химик». Не хочу я выговоров получать!

— Приму меры… Все?

— Не все… Есть новые ограничения в публикации некоторых материалов…

— Ладно. Освобожусь — ознакомите…

Он вызвал по селектору дежурного в отделе спорта, отчитал.

Руки его в этот момент развязывали тесемки у серой папки. Наконец он открыл ее и обнаружил рукопись, отпечатанную на пишущей машинке. «Россия в 1839», — прочитал он, приблизил глаза и увидел слово «Самиздат». Дальше шел текст.

— Бред! — произнес вслух Игорь Иванович.

По привычке всех людей, много читающих по обязанности, он перво-наперво заглянул в конец. В рукописи было свыше семисот страниц. Макарцев положил под язык таблетку валидола. Неожиданное появление Анны Семеновны заставило его не то чтобы вздрогнуть, но поежиться. Она ждала, пока он оторвет глаза и посмотрит на нее, а он принял ее неожиданный приход как акт посягательства на секретность его дел.

— Я занят!

Ему показалось, она силилась увидеть, что лежит у него на столе.

— Извините, Игорь Иваныч. Тут машинистке Нифонтовой плохо стало. Беременная она, а машины все в разгоне. Можно ее на вашей домой отправить?

— Смотря от кого беременна… — в шутку спросил бы он в другом, хорошем настроении, а тут кивнул, прибавив:

— Только велите Леше, чтобы возвращался быстрей, — он поколебался, спрашивать ли. — Без меня в кабинет никто не входил?

Он смотрел внимательно.

— Никто, Игорь Иваныч! — испугалась она. — Полосы я сама принесла… А что случилось-то? Не найдете чего-нибудь? Можно, я поищу? Я мигом…

Обычно такой выдержанный, он вдруг взорвался:

— Сколько раз я просил, Анна Семеновна, чтобы у меня на столе был порядок! Сколько раз?!