Ангелы на кончике иглы

У Надежды сложились взгляды. Политика — то, о чем писали и говорили вокруг нее, — ее не волновала. Она жила логикой бабочки: прожить день! Какая радость была сегодня? Кто тебе понравился? Кому понравилась ты? В заботе об этом Надежда похорошела, стала больше требовать от отца хороших вещей. Она сдерживала свои желания и ждала. Но так не могло продолжаться бесконечно.

Имя его Надя боялась произнести даже себе самой. Самое глупое, что в нем не было ничего особенного. Он относился к ней по-приятельски, но без всяких особых знаков внимания. Он посоветовал Сироткиной поступить на журфак, но потом даже не спросил, поступила ли она. Надя знала, что он женат, что у него шестилетний сын. Он мог, разговаривая, пройти с ней пешком пол-Москвы, а после не замечать ее в коридоре две недели.

Теперь она больше не открывала журналов, лежащих в тумбочке у отца. «Так можно только с ним!» — говорила себе Надежда. Она давно была готова и к взлету, и к падению. Но ни к тому, ни к другому никто не приглашал.

21. СЕКРЕТ ОДНОГО ФОКУСА

Сироткина вошла следом за Яковом Марковичем и остановилась возле двери в нерешительности.

— Что, Наденька? — спросил Раппопорт, усаживаясь в скрипучее кресло.

— Письмо… Все смеются, никто не хочет брать. Я подумала, может, на вас расписать? Для статьи пригодится…

— Что за письмо, детка?

— Десятиклассница пишет, мечтает стать журналисткой…

Тавров, протянув к Наде ладонь, будто прося подаяние, вытащил из кармана пиджака очки, глянул на обратный адрес, вписанный Надей в учетную карточку.

— Ox, Надя, Надюша, купеческая дочь! Мне бы, мадемуазель, ваши заботы!

Ворчал Раппопорт ласково, мимоходом, мысли его были сосредоточены не на письме. Тем не менее он расправил тетрадный листок и стал читать вслух.

«Дорогая редакция! Посоветуйте, как стать настоящей журналисткой. Что меня влечет к этой профессии? Я хочу видеть жизнь, хочу любить людей, хочу писать для них. Ни дня без строчки, нужной людям! Многие скажут, что это романтика юности. Но я люблю запах только что полученной газеты, люблю шуршание ее всезнающих страниц. И мне кажется, я сумею вынести правду из жизни и подарить людям то, что сумела вобрать в себя, читая вашу газету. Валя Козлова».

— Наивно, да? — спросила Надя.

— Почему же?

Раппопорт отложил листок и, сняв очки, внимательно разглядывал Сироткину — ее худоватые коленки, слишком острые плечи, несоразмерно большую грудь и симпатичную головку, обрамленную распущенными волосами.

— Вы же смеетесь, Яков Маркыч!

— Да, ей-же-ей, нисколько! Очень умное письмо. Разве мы с вами, Наденька, не хотим видеть жизнь и любить людей? И не хотим писать для них? Надо ей сообщить, что если она станет журналисткой, она действительно очень скоро вынесет из жизни всю правду, а подарит то, что сумеет вобрать в себя. И насчет запаха газет эта Валя Козлова права. Запах есть, да еще какой!.. Как будущая журналистка вы, Наденька, вполне можете ответить сами.

— Я давно хотела вас спросить, Яков Маркыч, — Надя забрала протянутое ей письмо. — Разве вы не верите в то, про что пишете? А как же пишете?

— Надежда Васильевна, вы — прелесть!

— Как же вы можете это делать, все понимая?

— Вот именно, все понимая, я понимаю, что должен делать, как делают все! Вас удивляет то, что пишу. А меня удивляет, что люди стоят в очереди за газетой и читают то, что пишу! Дайте слово, что вы не расскажете вашему ответственному папе то, что я вам сейчас скажу.

— Я ему ничего не рассказываю! — Надя обиженно сложила губы.

— И умница! Так вот: как сказал один мой друг, я был большевиком, а стал башлевиком!

— Как это?

— А так. Вроде этой вашей Вали Козловой я люблю шуршание. Только не страниц, а дензнаков.

— Это неправда! Вы на себя наговариваете. Или вы принимаете меня за дурочку?

— А что такое газета? Вам говорили на журфаке?

— Вообще-то…

— Вообще-то слово «газета», кажется, в восемнадцатом веке и, кажется, в Италии означало «мелкая монета». А кто делает газеты — мелкомонетчики. А кто пишет письма в газету?

— Ну, жалуются… — стала перечислять Надя. — Еще не очень умные просят совета как им жить. И малограмотные пенсионеры, которым делать нечего, горячо поддерживают и одобряют…

— Да вы, Сироткина, почти социолог! — похвалил Раппопорт. — Я вас недооценил!.. А что вы делаете с письмами, критикующими э… нашу родную советскую власть?

— Я их не регистрирую и сдаю редактору отдела.

— А он?

— Кажется, он их относит заместителю редактора…

— Кажется? Вы прелесть, Надя! А помните письмо о том, что нашему вождю пора на пенсию? Где автор письма? Сидит, Надя. Кто его посадил, вы подумали?.. А доцент из ярославского института, который написал в нашу газету предложение продукты из обкомовского буфета пустить в детские сады? Мы переслали письмо в обком, а обком исключил бедного доцента из партии за клевету на обком. Студенты пошли в обком объяснить, что их преподаватель хороший, их заперли в комнате и вызвали наряд КГБ. Они больше не студенты, Надюша… А вы говорите — кажется…

— Что же мне делать?

— Вам? Не знаю. Вам нужен мужчина, Надя.

— Как это? — она мгновенно покраснела.