Ангелы не умирают

– Не знаю, – передёрнула Катрин плечами, словно сбрасывая невидимую мне руку. – Меня никто никогда особенно сильно не любил.

Между нами повисла пауза.

Это брошенная как бы между прочим фраза отчего-то больно резанула по сердцу. И накрыло состоянием дежа вю.

«Тебе легко говорить, золотой мальчик. Ты же у нас всеобщий любимчик! Чтобы мы не натворили, ты всегда чистенький! Для матери ты свет в окошке. Вся семья смотрит на тебя как на слегка запылившегося ангелочка. Даже Ральф любит тебя! Тебе никогда не понять таких как я – тех, кого никто никогда по-настоящему не любил».

Из-за чего мы тогда с Синтией в очередной раз поссорились уже не помню. Мы всегда ссорились. Из-за чего-нибудь.

И опять возникло то самое чувство, будто жизнь раз за разом ставит тебя в похожие ситуации словно пытаясь заставить сдать экзамен.

Или понять что-то важное, что всякий раз ускользает.

– Твои родители – они умерли?

И только задав вопрос я со стыдом вдруг понял, что спрашиваю об этом впервые.

– Живы. Просто им нет до меня дела. Впрочем, я удивлена, что они до сих пор не заявились. Деньги оба любят, – с горечью добавила Катрин. – А денег у меня теперь…

– Почти как звезд на небе.

Она пожала плечами, разглядывая ковёр под ногами.

Её образ, то ли маленькой домашней девочки, то ли почти бесплотного эльфа запечатлелся в моей памяти.

Бывают такие картинки. Словно гравюра или снимок с ушедшей реальности. Иногда они ничего не значат – так я помню колышущиеся на ветру деревья над головой. Воспоминание откуда-то из далёкого-далёкого детства. А бывают картинки весьма значимые. Образы мамы, отца, дяди Винсента, кузины Стеллы, дядя Ричард и, конечно же, Ральфа и Синтии.

Теперь вот ещё и Катрин.

В своём лёгком одеянии, копной светлых, будто стеклянных волос. Сероглазая Снежная королева. Маленькая и одинокая, горделиво ищущая приют за ледяной стеной, где пытается спрятаться от ранящих привязанностей.

– Катрин? – тихо позвал я её. – Я хочу, чтобы ты знала – ты важна мне не только как наследница легата. Ты важна для меня сама по себе. Я не оставлю и не брошу тебя, чтобы не случилось.

– Ты меня жалеешь? – холодно уронила она.

Я медленно сел на полу у её ног, глядя в лицо снизу-вверх. Осторожно коснувшись ладоней, напряжённо лежавшей на коленях.

– Жалею. Разве это плохо?

– Жалость унизительна.

– Тогда назовём это сочувствием? И, я не знаю, как ты, но сам я никогда не сочувствую тем, кто ничего для меня не значит. Если с кем-то мы делим чувства напополам, это значит, что нас связывает нечто большее, чем мы порою готовы признать. Посмотри на меня, Катрин. Я не самый хороший человек на планете… ладно, я вообще по многим показателям совсем не хороший человек. Но я никогда не нарушал данного слова. И никогда не бросал тех, кого просил мне довериться. Я могу причинить тебе боль, я могу быть невыносимым, я могу быть разным, но, чтобы не случилось, я никогда тебя не брошу, не оставлю и не предам.

Положив ладонь на её руку, я тихонько сжал хрупкие пальчики:

– Ты можешь мне верить. Позволь мне разрушить стену, что стоит между нами. Не возводи её. Она нам ни к чему.

Её ресницы трепетали, как крылья бабочки. А губы походили на лепестки цветка – зимнего цветка, такого как гвоздики или каллы. Она дышала прерывисто и неглубоко, будто только что бежала. Дыхание было неровным, но оно постепенно успокаивалось. Тело расслаблялось, будто оттаивало в моих руках.

Я старался быть нежным, а не страстным, интуитивно чувствуя, что первое ей сейчас куда важнее второго. Это было несложно. Её хрупкость, лёгкость, пугливость будила во мне желание покровительствовать и защищать. Мне хотелось медленно ввести её в изысканное царство любви, постепенно, не торопясь, показать все его пленительные закоулки.

Словно трепетная и пугливая лань, готовая в любую секунду встрепенуться и сорваться с места, она поначалу лишь терпела мои лёгкие прикосновения, но потом я начал чувствовать отклик в её девственном, не знающим науки прикосновений, теле.

Девственницы – с ними всегда сложно. Стоит слегка поспешить, проявить лёгкую небрежность или грубость и можно испортить всю симфонию страсти.

Я старался не увлекаться, чутко следить за реакциями Катрин, при этом не оставаться партнёром, занятым лишь анализом.

В любви нет ничего хуже. По крайней мере для меня.

Для того, чтобы костёр разгорелся и грел, лично мне необходимо, чтобы дрова в топку летели с обеих сторон. Держать баланс между страстью и разумом как раз отлично помогала та нежность, что она во мне вызывала.

Её короткие вздохи, похожие на всхлипы я сцеловывал с нежных губ, как нектар.

Гладкая кожа на щеках, нежнее шёлка – на шее. Мягкая аккуратная грудь, словно просящаяся в ладонь.

Руки с наслаждением изучали все изгибы её тела. Маленькую ямку на шее, изгиб позвоночника на пояснице, словно специально созданный для того, чтобы легла ладонь, прижимая лёгкое, невесомое тело к себе, удерживая его на весу в тот момент, когда голова со светлыми волосами откидывается назад, будто в танце.