Ангелы Ойкумены

Сеньорита!
Дело будет шито-крыто,
Все тип-топ, крутое шоу…

Кончита:

Я стесняюсь!

2-й репортер:

Хорошо же!
У стеснительных красоток
Рейтинг крепкий и высокий!

Кончита (с подозрением):

Рейтинг?

3-й репортер:

Есть такая штука,
Без неё не жизнь, а мука,
Если ты умом не вышел,
Рейтинг подними повыше,
Если ты урод порою,
Рейтинг пусть стоит горою…
Как у нашего поэта
С этим делом?

Кончита:

Дело это
У него стоит покамест,
Если помогать руками…

Репортеры:

Мы поможем! Мы подскажем!
Мы и снимем, и намажем,
И поддержим, и направим,
И ускорим, и восславим,
Воплотим и в сталь, и в камень,
Языком, душой, руками,
Завернем и в шелк, и в ситец —
Только, детка, согласитесь!

Кончита (решается):

Ах, теряю честь свою!
Что же дать вам?

Репортеры:

Интервью!

Глава пятая Кое-что о любви

I

— Вы уверены, что она нас найдет?

С опозданием Диего понял, сколь двусмысленно прозвучал его вопрос. Кто «она»? Разумеется, маэстро имел в виду Карни. Но для коллантариев слово «она» вполне могло относиться и к флуктуации, рою космической мошкары, и к стае хищных жаб.

— Нисколько в этом не сомневаюсь.

— Правда?

— Конечно. До сих пор же находила?

Пробус был сама уверенность. Лишь подергивался уголок рта, да под глазом билась, трепетала синяя жилка. Улыбка? Гримаса? Нервный тик? О да, вопрос оказался не только двусмысленным, но и дурацким. Интересно, а кого имел в виду Пробус?

Маэстро насиловал собственный рассудок. Пытался сосредоточиться на пустяках, отвлекал себя игрой слов, случайными мыслями, пустыми разговорами. За всей этой мишурой в глубине души крысой в норе притаился страх. Все закончится хорошо, а значит, плохо. Они вернутся на Сечень, живы-живехоньки, пойдут пить чай или водку, лягут спать в постели со свежим, хрустящим бельем, с головой накроются одеялами, пуховыми одеялами в сатиновых пододеяльниках, детской защитой от демонов, притаившихся в платяном шкафу — предатели, лжецы, они окунутся в плотскую жизнь, как купальщица в озеро, а Карни останется здесь, в лживой иллюзии, в плену дьявольского театра, скрывающего черную адову бездну за раскрашенным картоном небес, в глухих карманах сцены…

Второй раз в жизни у маэстро дрожали руки. О, стыд! Двадцать лет назад зеленый новобранец Пераль трясся накануне первого сражения, не зная, чего боится больше — смерти или позора. И вот сейчас он трясется опять, перед несомненным безумством — очередной попыткой воскрешения Карни. Новобранец, криво ухмыльнулся Диего. Воистину комедия: я — вечный новобранец. Кто рискнет назваться мастер-сержантом в деле, способном посрамить святых угодников и устрашить отважнейших героев? Отец, тебе нравится эта реплика? Проклятье, я выражаюсь, как премьер-любовник в провинциальной труппе! И вокруг меня под стук кастаньет пляшет блудливая красотка Кончита из самой знаменитой пьесы el Monstruo de Naturaleza, стучит каблучками, поет грудным контральто:

А любовь
мелькает в небе,
Волну венчает
белым гребнем,
Летает и смеется,
и в руки не дается,
Не взять ее никак!
О Эскалона, красное вино!

— Отставить Сечень! — приказал вчера профессор Штильнер. Где профессор успел нахвататься словечек из военного лексикона, осталось загадкой. — Слушай мою команду! Вы следуете на Хиззац. Туда, куда летели изначально, после старта с Террафимы. Задача ясна?

— Хиззац, так Хиззац, — пожал плечами рыжий. Невропаст глядел в стол с таким напряженным вниманием, словно хотел взглядом провертеть в столешнице дыру. — А на кой черт нам туда лететь? Пляжами баловаться?!

Коллантарии нервничали. Кусали губы, отворачивались друг от друга, изо всех сил старались не задеть плечом или рукавом человека, стоящего рядом; Диего — в особенности. Все прекрасно понимали: шансов вернуть девушку нахрапом, с первой же попытки, было с гулькин нос. Тем не менее, разочарование оказалось чрезмерным, прямо-таки оскорбительным, толкающим на скверные поступки. Коллант превратился в пороховой склад: брось искру — взлетит на воздух.

— Сеньор Пераль и сеньорита де Кастельбро стремились на Хиззац. Убедите девушку, что вы высаживаетесь на Хиззац.

— Как?! Мы уже сказали ей, что летим на Сечень.

— Я знаю, как, — прервал рыжего Гиль Фриш.

Продолжать гематр не стал. Расспрашивать его было бесполезно.

— Зачем? — спросил Диего.