Ангелы плачут над Русью

Атаман, наперекор бушующему ветру и льющим, казалось, отовсюду потокам воды, дожидался, пока соратники покинут судно. Рядом с ним стоял Прохор. Ушкуй уже почти обезлюдел. К Порфирию подбежал весь мокрый Калистрат и хриплым, захлебывающимся голосом прокричал:

— Нету! Козьмы нету!

— Как нету?! А где ж он?.. А где Фома? — повернулся атаман к Прохору.

— На берегу небось! — пожал плечами тот и спрыгнул с борта ушкуя. — Щас найду!..

Буря затихла. Ветер почти угомонился. Ушкуйники стали искать дрова и разжигать костры, чтобы обсушиться и согреться, а Прохор и Калистрат все искали Козьму с Фомой. Все ушкуйники были на месте, кроме этих двоих.

— Ну что? Утопли? — спросил Порфирий.

— Должно быть, — согласился Калистрат.

— Козьма живуч как пёс, — возразил Прохор. — Да и Фома, гад, шустрый. Могли и сбежать.

— Если сбежали, дело худо, — нахмурился Порфирий.

— Надо как-то князя упредить об опасности, — без слов понял его Прохор.

— А как упредишь?

— Надобно мне коня найти и скакать в Керженец.

— Да где ж тут коня найдёшь? И где мы вообще щас?

— Не знаю, — развёл руками Прохор. — Не понять. Рассвета дожидаться надо.

— Вот нелёгкая!.. Калистрат!

— Что, Порфирий Пантелеевич?

— Бери пару человек и порыскайте по берегу. Узнайте, где мы есть, и, может, коня добудете...

Глава третья

Изба Оленя стояла на берегу реки. Новая, она достраивалась, и Олень думал поселить в ней недавно женившегося старшего сына по имени Конь.

Сыновья Оленя, да и почти все мужчины были сейчас далеко в лесу, на охоте. Молодая жена Коня перешла к свёкру, а изба пустовала. Вот туда и положили больного князя. Кроме Любимы ежедневно проведывала Даниила лекарка-знахарка Зимовейка.

В этой глухой и дикой местности ещё сильна была древняя вера. Хотя людей уже и крестили, но они продолжали именовать новорождённых старыми именами и поклоняться солнцу, звёздам, деревьям, животным и всевозможным идолам. Христианских же имён порой даже не помнили и называли друг друга языческими прозвищами.

Любима в очередной раз пришла утром к Даниилу. Принесла, как всегда, наваристые жирные щи, сладко пахнущую кашу, краюху ржаного хлеба и ягоды, которых вместе с катившимся к закату летом всё прибавлялось и на столах, и в погребах жителей Керженца.

Девушка уже привыкла к гостю и привязалась к нему. Князь Даниил поправлялся на глазах, веселел и даже иногда, заражённый ретивостью молодайки, тоже начинал резвиться. Она застала Даниила ещё спящим, однако шорох разбудил его, и он, резко и неловко приподнявшись, чуть не свалился с лавки.

— Ха-ха-ха! — заливисто засмеялась Любима. — А ты, Данилушка, пуглив, как заяц!

— Да не пуглив я, милая, — улыбнулся князь. — Просто ты так неожиданно вошла, что мне и вправду померещилось что-то.

— Ха-ха-ха! — ещё пуще закатилась девушка. — Какой смешной! Ты где по ночам шляешься?

— Нигде! — удивился князь. — А что?

— Как нигде, когда у тебя вся голова в соломе прошлогодней и паутине. Аль к молодке на сеновал хаживал?

— Никуда я не хаживал, — на полном серьёзе заявил Даниил и затряс головой. Глянув на Любиму, которая чуть не падала со смеху, вскочил с постели и с криком: «Ах, обманщица!» — кинулся к ней. Она увернулась, а Даниил потерял равновесие и упал. Тяжело дыша, сел.

— Слаб я ещё скакать, Любимушка... — жалобно сказал. Волосы у него взъерошились. Девушка взяла гребёнку, стала их расчёсывать. Князь замер и...

И вдруг скрипнула дверь, и в горницу вошла Зимовейка.

— Поправляешься, соколик? — спросила. — Ноне уже лучше выглядишь. Спал небось по-богатырски?

— Да, сегодня ночь ласковая была, — согласился Даниил. — Скоро обузой вам не буду.

— Ну что ты, Данилушка! — возмутилась Любима. — Какая же обуза человеку в беде помочь? Да мы за тебя не нарадуемся!..

Зимовейка строго глянула на неё, и девушка осеклась. Пробормотала:

— Гость — посланец Бога. Мы всякого страждущего принимаем с ласкою и любовью.

— Больной, что дите малое, — кивнула Зимовейка, — требует любови и ласки. Ну ладно, ложись, гляну твои болячки.

Даниил снял льняную рубаху и лёг на спину. Зимовейка осмотрела его раны, погладила, помяла, чем-то помазала, пошептала заклинанье. Выпрямилась и сказала:

— Вот уже и ещё легче тебе стало. Теперь, витязь, сил набирайся, бери опять меч в руки, и — в поход на нечисть поганую, на змеиное племя вражье. Я больше не приду, касатик, — положила на плечо Даниила руку. — Моих делов тут больше нету.

— Чем же мне тебя отблагодарить? — посмотрел растерянно на знахарку Даниил. — У меня ничего нет.

Зимовейка, собирая узелок, покачала головой.

— А мне благодарность — твоё здоровье. Не терзайся, добрый молодец. Бог меня благодарит и снабжает природными яствами. В лесу нашем есть и грибки, и ягодки, а хлебушком и без тебя добрые люди попотчуют. И материи клок для прикрытия наготы любой купец даст за травы целебные. А что взять с убогого? Не серчай. Хоть ты, я знаю, роду вельможного, но сейчас убог как нищий. Отдыхай, милок, и не печалься об чём не надо печалиться.

— Твоя правда, благодетельница, — грустно улыбнулся Даниил. — Что взять с убогого?