Ангелы плачут над Русью

— А? — испуганно оглянулся тот.

— Вон там, за деревьями, вроде что-то мелькнуло. Уж не липчане ли напасть собираются?

— Всё могёт быть, — проворчал Рвач, всматриваясь кротиными глазками в чащу. — Я говорил князю — обождать надо...

— Во! Да ты ж сам его на эту затею и надоумил! — удивился Ермолай.

Рвач поморщился:

— Сам-то сам, только я хотел сперва лес прочесать и татей если не выловить, то хоть спугнуть, а князю неймётся.

— Артамон! — позвал Ермолай десятника. — Скачи к Олегу Ростиславичу и скажи, чтоб дома пока сидел. Неспокойно тута.

Десятник ускакал, а Ермолай с двадцатью дружинниками углубились в лес и действительно обнаружили неподалёку примятую траву и отпечатки конских копыт.

— Тута они, — покачал головой Ермолай. — И много. Но кто? Люди Александра?..

Это не были люди князя Александра. Это Демьян Шумахов, отчаянная башка, с пятью разбойниками Кунама следили за приготовлениями к казни Веры. Воргольцев было много, и Демьян уже просто не знал, что предпринять, тем более что их присутствие в лесу обнаружили. Расстроенный, он хотел даже поразить стрелой Рвача, но Тяпка остановил.

— Только испортишь всё! — сказал сын атамана. — Они перенесут казнь в детинец, и тогда девке точно конец. А если нагрянем всем отрядом, раздавим их как клопов.

— Поехали! — вскочил в седло Демьян. — Лишь бы успеть...

Известие Артамона напугало Олега Воргольского.

— И много их? — побледнел он.

— Не знаем. Мелькают иногда в кустах.

— Скачи обратно и скажи Ермолаю — пусть выяснит, сколь их, и доложит мне сам.

— Батя, и я с тобой! — заканючил малолетний княжич Ярослав.

— А я никуда ещё не еду. Вишь, гонцы доносят, что там опасно. Хотя... хотя, пожалуй, пора уже и тебе к опасностям привыкать.

— К чему привыкать? — вошла в палату княгиня Авдотья.

— К походной жизни пора привыкать Ярославу! — раздражённо бросил князь.

— Но он же ещё дитё! — всплеснула руками Авдотья.

— Пращур наш, Святослав Игоревич, в четыре года с древлянами воевал. Поэтому и покорились ему булгары с Итиля, хазары, дунайские болгары. Византия горела у него под ногами, трепетали царьградские кесари и печенежские ханы. Он покорил многие языки Кавказа...

— И сгинул молодым! — добавила княгиня.

— На всё воля Божья. Завтра или сегодня ночью я возьму с собой Ярослава.

До этого князь вовсе не собирался брать сына в лес. Но жена раздражала его, и Олег решил поступить наперекор ей.

— Иди-ка отсель, Авдотья, и не встревай в мужской разговор, — строго сказал он. — А Ярослав пускай останется, пора ему к крови привыкать.

Авдотья посмотрела в глаза супруга и, увидев в них тупую непреклонность, всхлипнула:

— Пропадёт ить и второй сын!

— Не пропадёт. Я с ним буду.

Княгиня, едва сдерживаясь, чтоб не разрыдаться, поспешно вышла из палаты.

...В тёмной сыро и холодно. Промозглый вонючий воздух пронизывает тело до костей. Вера, закованная в цепи, с трудом нашла более-менее сухое место, присев, прислонилась к ледяной стене и вскоре, измученная страшными событиями дня, задремала, но сон был таким же кошмарным, как действительность. Вере снились жуткие зелёные осклизлые чудища, которые пытаются своими костлявыми, тинными пальцами с острыми когтями вцепиться в её тело. Вера дёрнулась и проснулась. Потом снова стала погружаться в сон. Пантелеймон... Такой желанный и родной... Вот он приблизился к ней, тепло задышал в лицо... Хоть бы это длилось вечно... Но вдруг кто-то страшный потянул Пантелеймона назад. И Вера отпрянула — корова, огромная, брухучая, с красными выпученными глазами наставила свои рожищи — вот-вот заколет, забодает, закатает...

— Пантелеймон! — закричала девушка.

А Пантелеймон всё дальше и дальше. И вдруг — Рвач, его мерзкая рожа, оскалил зубы, схватил холодной мокрой рукой за плечо.

Вера вскрикнула от ужаса и проснулась. Двое гридней поднимали её с пола, ещё двое отвязывали цепь от стены.

— Утро? — испугалась Вера.

— Пока ночь, — хмыкнул старший гридень.

— Куда вы меня хотите вести? — всхлипнула девушка.

— А куда князь прикажет. Пока за ворота...

Темно и тоскливо на ночных улицах Воргола. Вера шла в цепях, и сердце её сжималось от страха. Тоскливо в этот час было и на душе Демьяна. Хотя атаман Кунам и внял мольбам витязя, но Демьян боялся не успеть и изо всех сил стегал своего коня, далеко опередив остальных всадников.

— Не успеем!.. — шептал он. — Не успеем...

Тем временем Веру вывели за ворота детинца и повели в лес. Она зашептала молитву, прося у Бога прощения. Увидев обложенный сушняком сруб, поняла всё — и словно окаменела, так, будто это происходило не с ней и ей было всё равно.

Подошёл поп воргольской церкви и испуганно, второпях исповедовал несчастную.

— Бог простит... — были его последние слова.

Потом Веру грубо схватили под руки, затащили в сруб и привязали к врытому в землю столбу.

— Что с ней сделают, батя? — округлил глаза стоявший рядом с Олегом княжич Ярослав.

— Она ведьма, сынок, — объяснил князь. — И потому для очищения души от бесовской скверны её сожгут.

Мальчик побелел:

— Живую?..

— Конечно, живую, — спокойно кивнул князь.

— Батя, я боюсь! — задрожал Ярослав.