Ангелы плачут над Русью

— Ты слишком благороден, князь. Слишком прямодушен. Как бы тебе эти благородство и прямота боком не вышли, до несчастья не довели.

— От несчастий никто не может заслониться, — развёл руками князь. — А вот перед Богом и перед своей совестью нам всем отвечать придётся.

Харалдай распорядился освободить пленных, а Александру сказал:

— И всё-таки ты неправ. На всякой войне берут полон, а ты отнял у нас законную добычу.

— Хватит с вас и награбленного добра, — возразил князь. — А с полоном одна морока.

— Ладно, я ухожу. Мне тут больше делать нечего.

— Постой! Отпразднуем победу!

— Нет, как бы чего дурного не вышло. Мои бахадуры возмущены и могут взбунтоваться! А резни с твоими людьми я не хочу. Нам лучше побыстрее в Орду вернуться.

— Ну, как знаешь, дело твоё, — согласился князь. — Может, ты и прав.

И Харалдай, сухо простившись с недавним союзником, сел на коня и во главе своих воинов покинул Воргол. Но по дороге в Орду татары всё-таки захватили в плен несколько десятков зазевавшихся и случайно оказавшихся на их пути липчан. Кстати, Харалдай ещё в Ворголе узнал, что у одного русского витязя имеется татарская полонянка, и хотел возвратить её, но та наотрез отказалась. Тогда раздосадованный тысячник решил взять её силой, но, увидев ощетинившихся пиками русских воинов, передумал.

Глава одиннадцатая

Когда татары скрылись из виду, князь Александр собрал на площади сожжённого города липчан и воргольцев и сказал:

— Люди! Вот стоим мы здесь, недавние враги, — а тот, кто затаил злобу, вероятно, и сейчас нас врагами считает, — но не мы начинали войну, хотя нам её пришлось заканчивать. Много крови пролилось в этой междоусобице, но я хочу её прекратить. Для этого потребуются большие жертвы... Нет, не людские, — поспешно добавил князь, заслыша ропот воргольцев. — Казнить никого не будем, а кто виновен, тому перед Богом отчитываться. Мы больше не хотим крови, но... — Князь помолчал. — Но я решил, что Ворголу боле не быть! — В толпе снова зашумели. — Тихо! Я не всё сказал! Так вот, городу Ворголу и Воргольскому княжеству больше не бывать...

— А где же нам жить, княже? — растерянно крикнул молодой ворголец.

— Повторяю: я не всё ещё сказал! — поднял вверх руку Александр. — Княгиня Авдотья пускай едет в Рыльск, там её родовое княжество. Ежели пожелает, может, царь татарский ярлык ей даст на Рыльское княжение. И ежели кто из бояр, или слуг её, или других людей пожелает остаться с княгиней, дорога в Рыльск им тоже не заказана. А тем, кто хочет тута остаться, я предлагаю возродить Ёлец. Там фундамент от старой постройки, сожжённой ещё ханом Батыем, лежит, на нём можно снова возвести кремник. А князем у вас я думаю посадить своего сына Даниила...

— Как ещё на это ордынский царь посмотрит! — раздался из толпы злой голос.

— Не перебивать! — Василий Шумахов погрозил кулаком: — Я вам пошумлю! — Толпа притихла.

— Немного погодя я съезжу в Орду, — продолжил Александр, — и попрошу ярлык себе на Липецкое княжение, а князю Даниилу — на Елецкое. Так что смотрите сами и каждый выбирайте свою стезю. Но решайте быстрей: завтра княгиня Авдотья уедет из Воргола, а мне надо возвращаться в Липец и отстраивать его заново.

Снова послышался шум: все удивлённо уставились на средних лет женщину, когда-то, видать, красивую, но преждевременно состарившуюся. За ней, озираясь как испуганный зверёк, семенил отрок.

— Севастьяниха! — шептались люди. — Севастьяниха...

Господи! Да где ж ты до сих пор была-то? — всхлипнула княгиня Авдотья.

— Ты кто такая? — удивлённо спросил женщину князь.

— Я, княже, вдова убиенного, царствие ему небесное, боярина твово Севастьяна Хитрых, — перекрестилась женщина.

Боярина Севастьяна?.. — остолбенел князь. — А он мне про тебя и не говорил...

Не говорил, чтоб не обременять тебя, княже, лишними заботами. Для него всего важнее было благополучие Отечества, а уж потом всё остальное, и я к этому привыкла. А судьба таких, как мой муж, всегда переменчива. Вот он в боярах у князей Воргольских ходил...

— И в благодарность предал своего господина! — не удержалась Авдотья.

Женщина поморщилась:

— О том господине, княгиня, не хочется и вспоминать. Он покойник сейчас, а про покойников или хорошее говорят, или ничего. И ты грех на душу берёшь, когда непотребно говоришь о Севастьяне. Твоего же супруга народ деяния знает, и Господь не оставит его дела без внимания. Так что не тебе меня укорять, княгиня...

— Но где же была ты всё это время, боярыня? — спросил князь.

— У добрых людей. Когда муж понял, что раскрыт перед Олегом Воргольским, он услал меня к знакомым в лес, на реку Свишню...

— А это сынок твой? Как его зовут? Да и саму как звать-величать?

— Меня Марфой, а сына Афанасием...

— Как младшего брата Севастьяна? А ведь и моего внука тоже Афанасием кличут. Ладно, Афанасий, быть тебе боярином в Ельце, у князя Даниила Елецкого, если, конечно, на это княжение сможем добыть ярлык у царя Телебуги. А ты, Авдотья, собирайся. Твои бояре уже готовы в путь. Вот вам кони, вот повозки. Что есть, всё твоё, чего нету — не обессудь: татары забрали.