Ангелы поют на небесах. Пасхальный сборник Сергея Дурылина

– Воистину воскрес! – ответили ему, и золотой удар соборного колокола повторил на весь город:

– Христос воскрес!

Золотой клич звучал в такой ждущей, радостно-ловящей тишине, что от тишины, от всеобщего ожиданья, от ночи и весны, он казался еще громче и красней. Его весть подхватили мгновенно другие колокола: отозвались колокола темьянских церквей, светло откликнулся звон подгородного монастыря, издалека донеслись отгулы и отзывы ближних сел, и все слилось в единый красный звон, играющий, как солнце.

Вспыхнули огни переливающхся звезд и белого креста, «ХВ», Христос Воскрес, – сияли огни алмазами, сапфирами, яхонтами. Крестный ход вытекал из паперти многосветлой рекой и обтекал вокруг собора, озаряемый белыми, красными, зелеными, золотыми струями. Ракеты взвивались в небо и христосовались там друг с другом. С колокольни казалось: они долетали до звезд, христосовались с звездами, а звезды – друг с другом.

На колокольню неслось с земли многоустное:

– Воскресение Твое, Христе Спасе, ангели поют на небеси!

Это же Воскресенье пели с ангелами, с людьми и со звездами пасхальные колокола.

И целую неделю неустанно, как люди лобзанием, христосовались колокола звуками с людьми, с птицами, с облаками, с ветром, с весенней землей.

И под христосованье колоколов, радостный, сходил Никола с колокольни, христосовался с женщиной, ожидавшей его с пасхальным яйцом и, вместо красного яйца, подавал ей пузырек с водою:

– На, прими. С самого языка скатил, как только «Христос воскрес» возвестил колокол, красную весть. Теперь твой… Мальчик или девочка у тебя?

– Сынок.

– Теперь твой заговорит. Попои его водичкой и заговорит, да еще красно-то! «Христос воскрес!» – скажет!

Отвечали в Темьяне светлою верою на непрестанное семидневное христосованье колоколов: младенцы, долго не обретавшие радость первого слова, немцы, утерявшие слово, – все ответят колоколам:

– Воистину воскресе!

Из повести «Хивинка» [37]

XI

Подошло время к Светлому дню. Тут я больше всего загрустила.

«Господи, не светел, – думаю, – на чужбине и Светлый день! Яйца красного не увидишь, звона колокольного не услышишь; никто не скажет: «Христос воскресе!» Макару Максимычу я ничего не говорила: не хочу его огорчать. Останусь одна с девочкой, посмотрю на нее, подумаю: «Не видать тебе, сердечная, красного яичка!» А она, дитя, мне улыбнется.

Однажды Макар Максимыч мне говорит:

– Скоро Светлый день.

Я сама знала, что скоро, а когда будет – не знала. Басурманская страна: не у кого узнать.

– Я у своих был. У них узнал: через три дня будет Христов день.

– У каких, – спрашиваю, – своих?

– У поморцев, – говорит, – у двоеданцев.

Я обрадовалась.

– К утрене, – говорит, – пойдем. Тут моленная у них есть.

Я не поверила ему сначала: в басурманской стране – моленная!

А правда это была: в то время старой вере теснотно было в России. Много тогда народу разошлось: на Кавказ, в Туретчину, в Китай; вот и в Хиву уходили. В Хиве разный вольный народ жил из староверов. Соберутся из России идти, крадучись, возьмут с собой старые книги, иконы, скарбишко, составят партию; если Бог сохранит, кое-как оборонятся от киргизов, дойдут до хивинских земель и просят довести хану: желаем, мол, поселиться и жить бы нам по старой вере нашей. Худа с собой никакого не несем.

Ханы таких принимали: староверы – народ серьезный. Мастерства многие знают, власть почитают – только б веры не трогали. Ханы позволяли им покупать земли, торговлю вести, даже курить вино для себя и для других русских. А жили они в Хиве безвестно. Только все в книги Божественные глядят, в толстые, в кожаные.

Пришла Великая Суббота, я собиралась к утрене: сама себе не верю, что «Христос воскресе!» услышу. А ну как поморцы нас в моленную не пустят? Строги они очень. Сказала Макару Максимычу.

– Нет, – говорит, – пустят. Мы поодаль станем. Их начетчик у нас по домам требы отправляет. Русского попа здесь нет. Как нужно покойника отпеть или окрестить младенца, их зовут.

Мы пошли.

Моленная была домик небольшой в форштадте. Долго мы стучались. Нам отворил молодец в поддевке. Макара Максимыча все русские хорошо знали и уважали. Нас впустили. Скоро и служба началась. Моленная была обычная горница, чисто прибранная.

Передняя стена ее вся увешана была иконами; лики темные. Перед иконами подвешены на лентах кадила. Свечи восковые зажжены.

Ладаном накурено. Народ чинно стоял: мужчины, в черных суконных поддевках, по правую сторону; женщины, в сарафанах, по левую; их много меньше было, чем мужчин. Мы поодаль, у входных дверей, стояли. Вышел к аналою с книгами начетчик, седой старик, почтенный, в медных очках.