Ангелы с плетками

Я пропустила всех на лестнице, а затем поднялась сама — Кеннет держал высокую лампу у меня за спиной. Когда мы миновали второй этаж, простившись с мамой и мисс Перкинс у их дверей, Кеннет воспользовался тем, что его никто не видит, и, запустив руку мне под юбку, залез в трусики и стал лапать, стремясь дотянуться как можно выше. Я сдавленно вскрикнула от удивления, после чего все обернулись и спросили, что случилось. Я ответила, что мне померещилась мышь.

— И впрямь мышь! — сказал Кеннет. Он выглядел совершенно бесстрастным — само воплощение невинности.

Анджела зашла к нам пожелать спокойной ночи. К моему полнейшему ужасу, она при Урсуле велела мне обязательно продолжить свой дневник. Хотя Анджела говорила самым приятным тоном, я поняла, что она угрожает. Как только она ушла, Урсула принялась донимать меня.

— Покажи мне свой дневник, Виктория, ну пожалуйста, покажи! — упрашивала она меня. К счастью, я носила ключик на шнурке у себя на шее: Урсула схватила книгу со стола и начала плясать с нею в руке по комнате, поддразнивая меня и утверждая, что такую хрупкую застежку очень легко сломать — стоит только захотеть. Я обмерла от испуга и, ввязавшись в драку, до крови поцарапала ей руку. Тогда она, вскрикнув от боли, вернула мне дневник.

Затем я успокоила ее и извинилась. В обмен на брошь с камеей (Урсула всегда смотрела на нее с завистью) я заставила ее поклясться, что она никогда не будет пытаться прочитать, что я написала.

— Это личное, — сказала я. Но мне стыдно признаться, что, несмотря на эту торжественную клятву, я не могу доверять Урсуле. Впрочем, сомневаюсь, что она посмеет сломать замок. Следует всегда запирать его, прежде чем класть книгу в надежное место.

Странно, как Анджела могла так опрометчиво упомянуть о моем дневнике?.. Эта тварь не страшится ни Бога, ни людей. Она всегда готова измыслить для меня новую пытку. Но, разумеется, они никогда, никогда не посмеют сделать что-нибудь при Урсуле.

Пятница

Мне кажется, голова сейчас взорвется! Наверное, я схожу с ума! Неужели меня окружают одни чудовища? Неужели все порочны? Даже Урсула, Урсула! Мы знакомы с ней с раннего детства, но сегодня в ванной она вела себя так непристойно.

Я принимала ванну. Помыла волосы и сушила их, пока Эберн вносила свежую горячую воду для Урсулы. Я собиралась уйти, как только ванна будет готова. Но тут вошла Урсула и предложила мне помочь расчесать волосы: они, естественно, спутались. Я была признательна ей за помощь — с длинными волосами трудно управиться самой. Мисс Перкинс, которая обычно помогает мне, отправилась в деревню проведать малыша миссис Торнтон: мама попросила передать ему конфет от себя лично. Когда Урсула закончила, я поблагодарила ее и хотела уйти, освободив для нее ванную. Но, к моему удивлению, она попросила меня остаться и составить ей компанию. Остаться и составить компанию!

Я воскликнула, что, по моему скромному мнению, неприлично оставаться, когда кто-то другой совершает туалет, но она, рассмеявшись, сказала, что мы ведь близкие подруги, разве не так? К тому же это не суть важно, особенно когда «старухи Перкинс» нет рядом! Прежде чем я смогла ответить, она защелкнула задвижку на двери и разделась. Не успела я и глазом моргнуть, как она уже стояла в чем мать родила, высунув язык и потешаясь над моим смущением. Я решила, что она спятила. Я действительно пришла в полное замешательство и даже не знала, что сделать или сказать. Попыталась перевести все в шутку, стараясь не смотреть на ее наготу. Но, невзирая на все усилия, я все же обратила внимание на то, как Урсула сложена… Под треугольником жестких светлых кудрей свисали губы пизды — дряблые, точно два длинных петушиных гребня, и их тяжелые красные ободки раскрывались, подобно вееру, так что виднелись внутренние губы. Но самое поразительное — вместо крошечного отростка, который есть и у Анджелы, и у меня, там торчал большой бугорок гладкой розовой плоти размером с орех! Я приложила руку к губам, чтобы подавить изумленный крик, и заметила, что Урсула пристально, с любопытством смотрит на меня. Я онемела, а она облизала кончик пальца и принялась осторожно тереть бугорок. Наконец по ее ногам потекла моча. Обхватив пальцами мясистую выпуклость, Урсула начала выкручивать и дергать ее, пока она не стала воспаленно-красной: казалось, в любой момент из нее может хлынуть кровь. Урсула громко запыхтела, с хлюпаньем раздвигая и сдвигая ноги, а затем с ее уст сорвался слабый удовлетворенный крик. Она обмякла и прислонилась к ванне, чтобы не упасть. Я уставилась на нее, испуганная и ошеломленная.

Вскоре она снова пришла в себя. Как ни в чем не бывало, Урсула спросила, занималась ли я когда-нибудь тем же, и когда я покачала головой, добавила, что давно пора начать, ведь это самое приятное занятие на свете.

— Когда нет мужчины, Виктория, лучше и не придумаешь. К тому же мужчины опасны.

Я спросила, была ли она когда-нибудь с мужчиной. Урсула со смехом запрыгнула в ванну и сказала, что один-единственный раз была со старым садовником из дома викария: