Ангелы с плетками

Диана явно стремилась сделать в своей книге нечто подобное, используя жанр дневника: повесть начинается с описания дня рождения Виктории, которой мама дарит очень красивую тетрадь для дневника. Дневник Виктории оказывается важной частью ее сексуального образования: посвящая девочку в тайны телесных удовольствий, Кеннет настаивает на том, чтобы она все записывала. Обучение тела сопровождается обучением письму. Особую роль в этом процессе играют грубые слова[36] — с самого начала Кеннет настаивает на том, чтобы именно они были зафиксированы в красивой и благопристойной тетради Виктории. Это двойное обучение Виктории — своеобразная «школа либертинства», если воспользоваться выражением де Сада. И несмотря на свой ужас от происходящего, Виктория явно усваивает преподнесенные ей уроки: недаром в Предисловии упоминается о двух ее дневниках — одном, написанном каракулями во время сексуального обучения, и втором, где Виктория посчитала нужным переписать все набело.

Любопытным способом Диана переиначивает символические ряды Батая, словно конкретизируя их практическое значение. В этом смысле можно интерпретировать роль котенка по имени Незабудка, который заставляет вспомнить о первой главе батаевской повести, называвшейся «Кошачий глаз». Однако если в «Истории глаза» кошачий глаз порождает бесконечный метафорический ряд, то у Дианы кошка превращается в инструмент для получения сексуального удовольствия. И хотя в ее романе есть сцены, где кошка «наблюдает», это лишь констатация факта, который включается в серию повторов, связанных с тем, что эротическое зрелище действует возбуждающе.

В «Ангелах с плетками» можно увидеть и переосмысление проблемы сакрального. Правда, упоминания о церкви и священнике не приводят к дебошу в святых местах (как это было у Батая), но практически все эротические сцены построены по трансгрессивному принципу: персонажи получают удовольствие, испытывая ужас и подчас отвращение, а кульминацией становится заключительная сцена изнасилования Урсулы, в которой фактически описывается жертвоприношение.

За всеми этими и многими другими литературными и философскими играми скрывается довольно парадоксальная позиция автора романа. Диана не делает никаких выводов из текста, остается открытым вопрос о том, зачем Виктория «воспроизводила свой мрачный и необычайный рассказ»? Родственник, нашедший дневник Виктории, высказывается о нем с подчеркнутой дистанцией: «Все это крайне чуждо моему опыту и моим представлениям, и я вовсе не способен это истолковывать». Но этот нарочитый дидактизм таит в себе некое издевательство — ведь именно этот человек предает огласке тайные письмена Виктории. Позиция Дианы — в высшей степени ироническая. Диана явно издевается над здравым смыслом, о чем свидетельствует откровенно лицемерное предисловие «члена семьи». Вдохновляясь «Историей глаза», она нарочито упрощает батаевские образы, придавая им утилитарное значение, превращая их в сексуальные игрушки, но вряд ли стоит видеть в этом некое серьезное намерение. Ирония Дианы перерабатывает все на своем пути, создавая своеобразный синтез, в котором отсутствует любой догматизм.

Диана Батай умерла 5 января 1989 года в Париже.

«Это была громогласная женщина, ненавидевшая систему медицинского страхования… Она была одержима эротическими романами, у ее изголовья лежала "Эммануэль"», — вспоминал литературовед Мишель Конта.

Жюли, дочь Жоржа Батая и Дианы, — поэт. Она опубликовала две книги стихов «Бревна и безумная рыба» («Grumes et poisson fou», 1997) и «Очарования» («États de charme», 2003, совместно с Ивом Ро), в которых нет ни капли непристойности.

Е. Д. Гальцова

Диана Батай Ангелы с плетками

Предисловие

(Написано одним из членов семьи)

Семья у нас большая. Эмиграция, международные конфликты, договоры, подписанные для их прекращения, потеря одних колоний и приобретение других — словом, нас рассеяла череда непрестанных перемен длиною в сотню лет. У меня нет родины, но мои дальние корни — в Англии.

Я инженер. Живу в Новом Свете. Иногда по делам возвращаюсь в Старый. Я давно отказался от некогда серьезного, беспокойного стремления выяснить свое происхождение. В молодости я мучительно желал узнать, кто я и откуда веду свой род. Теперь я постарел.

Недавно умерла моя старая тетушка по материнской линии и в своем завещании оставила мне дом в Э–, под Лондоном. Я поехал туда, поскольку… поскольку был обязан. Эти обязательства налагает собственность, которая мне и не по душе. Собственность требует присмотра. Акты, юристы, чиновники-регистраторы, закладные, налоги, документы — все это наваливается на тебя и тяготит.