Лежу на лугуСредь каких-то цветов златоглавых.Щавелевый стебельСжимает забыто рука.Касаются небаТончайшие длинные травы,Кудлатому облакуНежно щекочут бока.И божья коровкаНа лоб мой легко приземлится.И спустится с небаПо стебельку муравей.Как будто бы там,В голубой и высокой столице,Им отдан приказПопроведать сегодня людей.А эти цветы —Поплавками им по небу плавать.В том недостижимомИ недостоверном краю.Но с неба стекаютТончайшие длинные травыИ нежно щекочутПригретую щеку мою.Внезапно — впрочем, наверное, совсем не внезапно, — просто они все забыли о времени — погас последний огонек в костре, улетела в небо последняя искра. Арсений скорее почувствовал, чем увидел, как вздрогнула Наташа. На чердаке дома скрипнула дверца. Потом, много позже, и Лена и Покровский будут вспоминать те мгновения, когда погас последний огонек костра, когда откуда-то издалека донеслось тоскливое «гав-гав-гау-у» неизвестного Энского Полкана и в наступившей темноте они услышали стук — это было падение о землю первой снежинки. Это так и было, они услышали — падение снежинки. Арсению на какое-то мгновение показалось, что он видит свечение над головой Галины Аркадьевны, которое, словно августовские падающие звезды, пронзали падающие снежинки — вторая, пятая, сотая. А Елена этот свет увидела в глазах Наташи, влюблено и прощально смотревших на Галину Аркадьевну, которая вдруг подняла лицо к небу и, словно разговаривая с кем-то, начала читать:Ночная жизнь сверчка и светлячка.Ночная жизнь летучей мыши.Сомнамбулы, шагающей по крыше.Душистого ночного табака.Невнятный шум. И яркий аромат.Какая-то огромная работа,И тайный смысл ходьбы до поворота.От поворота, и опять назад.Тревожное мерцанье, шелест крыл,Зовущий запах, белая рубаха.… Зачем они пред тьмой не знают страха?И кто окно чердачное открыл?И тот смертельно узенький карниз.И лунный луч. И сомкнутые веки.Есть неземное что-то в человеке,Что не дает ему сорваться вниз.Морзяночка нездешняя сверчка.И светлячка полночные сигналы.Кому они? Какой планете малой?Ночная жизнь… Во тьме скрипит усталоРаскрытое окошко чердака.* * *
— Да, ночная жизнь, — нарушил молчание Покровский, — в последнее время чувствую, что превращаюсь в филина. Или сыча — веду исключительно ночной образ существования.
— Тогда кем мне назвать себя? — спросила Елена. — Совой?
— Ну, почему сразу совой? Есть множество птиц, ведущих исключительно ночной образ жизни.
— Вы — эльфы, ребята, наши энские эльфы, — Галина Аркадьевна поднялась, — впрочем с завтрашнего дня я тоже к вам присоединюсь, если примите в свои эльфийские ряды.
— Что ты хочешь этим сказать, Галина? — спросила Елена.
— Как я поняла, вы существа ночные, значит, для вас сейчас все только начинается. Приглашаю ко мне.
— Зачем? — Ермолова не могла скрыть удивления.
— Во-первых, сегодня у меня состоялся литературный вечер, первый за несколько лет, да еще в такой романтической обстановке, а во-вторых…
— Да, Галя, что, во-вторых?