Ангелы времени

Царь деревни обьяснил, что жилище здесь уже было давно и построил его дальний родственник царя деревни. Что заставило этого родственника уединиться в таком месте, никто не знал. Что заставило уединиться здесь Шкурника с семейством, знал только Шкурник. Он был человек ученый и общинной жизни принять не смог, во всяком случае, в том виде, в каком она представала в деревне болотных охотников.

У Гомера, однако, имелось иное предположение. Рамзес Имраэль чувствовал свою вину перед человечеством, ибо он и ни кто иной был автором Базиса Великого Приговора. Звездный Архитектор хотел понять в себе того Бога, которого его наука не могла открыть.

Царь деревни попросил всех задержаться у начала болотной тропы.

— Договоримся так, человек Гомер, — начал царь деревни, — я пойду сейчас один. Сообщу Шкурнику, что к нему люди. Потом подам вам сигнал. Если услышите звук моего рожка, можете идти. Ты прости, человек Гомер, у меня со Шкурником свой договор. Он одно время обучал моих детей. Я же обещал ему оберегать его от всех непрошеных гостей…

Дамиан кивнул и поставил на землю бочонок с игривым пивом, который нес по просьбе царя деревни. Голиаф сбросил мешок с вяленым мясом. Моисей также нес длинную коробку в чехле, но этот дар к болотным охотникам отношения не имел.

Моисей и сам не знал, что он несет. Гомер поручил киберу не расставаться со своей ношей, ни при каких обстоятельствах. На вопрос царя деревни Гомер ответил: «Это не оружие, пусть твои люди не боятся ни моего кибера, ни того, что он несет».

Царь деревни ушел по тропе к дому.

— Занятный народ здесь обитает, правда, Дамиан? — сказала Гелеспа, разглядывая местность. — Мне они чем-то напоминают наших горян. Простые и в то же время осторожные.

— А знаешь, о чем я думаю? — Гомер уселся на ближайшую подвернувшуюся сухую кочку. — Нелегко нам будет этот народ уговорить на поголовное иньекцирование. Тяжкий труд.

— Это уж точно, — согласился Голиаф. — В упрямстве им не откажешь. Но вот если таких царей деревни как следует подготовить… Кто-то должен будет этим всем заниматься!

— А что, если… — лицо Гелеспы просияло.

— Что если что, дорогая?

— Пусть этим займутся теократы… послушники… Это можно расценить как их миссионерский вклад в помощь всем мирам Нектарной. Ты бы мог об этом заявить на Совете Парламента. Он, кстати, должен сегодня начаться в Мизрахе.

— Я помню. Но у нас большая цель здесь. Для болотных охотников наш Архитектор — Шкурник, пусть и бывший ученый, но для остальных миров он автор Базиса. Великий человек.

— Насчет великости я бы поспорил, мэтр Гомер! — возразил Голиаф.

— Однако ваш досточтимый монсеньор Шантеклер думал иначе.

— Монсеньор собирал экзотическую коллекцию. Если в нее и попадали великие, то уж не такие отщепенцы и трусы, как этот ваш Шкурник! Перепугал весь мир и спрятался в болоте. Трус!

— Голиаф! — Гомер поднял руку вверх, голосуя за умеренность. — Пожалуйста, хотя бы в разговоре с ним держите это мнение при себе, хорошо?

— Об этом не беспокойтесь, мэтр Гомер, я могу молчать так же хорошо, как и ваш кибер.

Моисей услышал реплику в свой адрес, покрутил головой, после чего веско заметил:

— Моисей все анализирует, хозяин Голиаф. Моисей давно хотел понять, что такое трусость. Объясните…

— Объясняю… Трусость — это слабость перед поступком, благодаря которому ты можешь одержать над собой моральный верх! — отчеканил Голиаф.

— Моральный верх над собой, — повторил кибер с нотками неуверенности. — Это как?

— Это чисто человеческое, Моисей, — сказала Гелеспа.

— А если Моисей боится за вас, госпожа Геле, это тоже трусость?

Голиаф и Гомер рассмеялись. Вопрос был исчерпан.

Еще через минуту они услышали протяжный, немного сипловатый звук рожка царя деревни. Подняв свои ноши, званые гости пошли по тропе, петлявшей среди болотных кочек и редких кустарников. Серовато-сиреневое небо обещало дождь и последующую духоту.

Тропа привела их к дому на крепких древесных сваях. Повсюду на растянутых веревках сушились, а лучше сказать при такой погоде — вялились звериные шкуры. Царь деревни стоял рядом с человеком, которого когда-то узнало и увидело все население системы. Смуглолицый, высоколобый, с яркими, глубоко посаженными глазами, упрямым подбородком, он напоминал завоевателей древних времен.

Рамзесу Имраэлю исполнилось в этом году тридцать восемь. Он был ровесником Голиафа. Позади хозяина дома у дверей стояла миловидная женщина, обнимавшая двоих детей: девочку лет десяти и юношу — пятнадцати. В глазах детей и женщины светилось неподдельное любопытство. Бывший Звездный Архитектор такую реакцию считал для себя неуместной: ничего, кроме темноватой подозрительности, его взгляд не излучал. И все же разговор он начал первым:

— Ахав сказал, что вы спрашивали меня в деревне еще вчера. Вы, кого он называет человеком Гомером, судя по камзолу, из высшего совета Гильдии. Чем моя скромная персона заинтересовала вас? Я, знаете ли, отвык от всякой дипломатии, поэтому, простите, мне бы не хотелось ходить вокруг да около. Говорите суть и лучше сразу, без предисловий, мэтр Гомер. Так правильно будет вас называть?