Англичане едут по России. Путевые записки британских путешественников XIX века

Облик следующего после Старицкой Черного Яра[388] сочетался расположенными в нем комендантским домом, казармами, небольшими укреплениями и т. д. так же, как пушка при охоте на тигра или бейсбольный костюм с пантганом[389]на Лимингтонских болотах[390]. Когда мы отправились вниз по неровной тропинке на короткую прогулку за город, селение быстро скрылось из виду. Груженые зерном баржи и рыбацкие лодки, несколько грубых хижин и калмыцкая кибитка, изобилие в реке дичи – вот и все местные достопримечательности. На изумительные пейзажи, тихие бухты и мысы Волги, острова и заросли ивняка, близлежащие киргизские пастбища, дикие лебеди, размеренные движения людей, лодок и течения реки можно было смотреть бесконечно долго, превратившись в по-восточному равнодушного ко времени и окружающему миру созерцателя, но тут раздался звонкий голос Л.: «Лошади готовы!»

Путешественник должен быть терпеливым и снисходительным – отчасти потому, чтобы невзначай не оскорбить нравы и обычаи местного населения. Приведу один пример. Мы ехали по выжженной солнцем песчаной местности, и наша собака утоляла жажду в речках и лужах. Однако перед отъездом из Черного Яра Л. попросил конюха-калмыка принести ей воды. Тот появился с миской в руках, из которой питался сам, причем это была его единственная посуда, но узнав, что из нее будут поить собаку, резким движением выхватил чашку из рук Л. и тем самым спас сосуд от осквернения нечистым зверем. Добродетельный христианин, Л. застыл в изумлении и недоумении – он, вероятно, забыл, что мы находимся среди язычников, но и наш Тузик тоже не понял этого поступка калмыка.

В этих степях часто возникают миражи. Однажды один такой объект висел в воздухе с раннего утра до трех часов пополудни. Превращение населенного пункта в реальность часто выглядит очень забавно. Мы стали свидетелями этого в Черном Яре. Земля впереди медленно начала приподниматься, затем показалась петлявшая по степи дорога, а по ней нескончаемой вереницей потянулись верстовые столбы и знаки для обозначения заснеженного пути. На возвышенности, как водится, виднелось словно настоящее озеро, а на его берегах стояла столица сказочного царства. Церкви, дворцы, сады и рощи с высокими и грациозно изогнутыми деревьями, причудливые башенки и минареты как бы по мановению волшебной палочки меняли свои формы и, подобно калейдоскопу, создавали все новые комбинации. Увы! В итоге дворцы превратились в склады, храмы – в амбары, а высокие покачивающиеся деревья и затейливые шпили – в крылья загородных ветряных мельниц.

Утром 10 октября мы миновали Енотаевск[391]. Он и Черный Яр[392] – единственные города между Сарептой и Астраханью. В Енотаевске мы купили у немца – булочника белый хлеб. В большинстве русских городов имеются такие немцы-пекари. Обычно мы брали с собой мало провизии, поэтому всегда удивлялись, как за один-два дня съедали столько хлеба и сухарей. Оказывается, в трудной поездке, особенно в ненастье или в холод, человек постоянно ест, а хлеб не нужно готовить, да и полноценной пищей он не считается.

Надо сказать, что Енотаевск – самый мрачный и безжизненный из всех прежде виденных мной городов[393]. Расположенный в самом начале пустыни Сыпучие пески, он как бы наполовину занесен ими и кажется безлюдным. Его почтовая станция выглядела заброшенной, в ней не было даже смотрителя. Такое я видел в России впервые, за ним послали, но не смогли найти. «Старый» организовал нам лошадей. Л., на время превратившись в хозяина станции, отметил в конторской книге нашу подорожную[394], а пестрая толпа диковатого вида калмыков и русских стояла рядом и тупо смотрела на нас – такого тоже раньше не бывало.

Около двух часов ночи мы прибыли в Замьяновскую[395], третью почтовую станцию от Енотаевска, и долго ожидали смену лошадей. Это было странное и глухое место – во всяком случае, таким оно предстало нам при свете луны. Селение состоит из нескольких дворов и почтовой станции, расположенной на расстоянии ружейного выстрела от реки. Как и все населенные пункты после Енотаевска, Замьяновская полузасыпана песком. Одну из ее трех комнат занимал смотритель, во второй спал на своем багаже торговец с Кавказа, в третьей, освещенной подвешенным к потолку факелом, ямщики словно обезьяны уплетали арбуз. Чтобы развеять скуку, я спустился к реке, но, побродив по вязкому песку и вдоволь наспотыкавшись в темноте о камни и кочки, был вынужден укрыться от пронизывающего ветра внутри нашего потрепанного тарантаса.