Англичане едут по России. Путевые записки британских путешественников XIX века

Еще один небольшой холм[405], на котором мы решали проблему неустойчивого равновесия и лишь по чистой случайности сумели избежать попадания твердого тела в воду, – и вот наши мучения почти закончились, а цель нашего долгого странствия в основном достигнута. Мы спустились на небольшую равнину, уже не песчаную, а аллювиальную. Ее пересекала речка[406], вдоль русла которой тянулась ярко-зеленая полоса свежей, нежной травы, какой мы не видели много дней. Возможно, в другой раз на нее не стоило бы обращать внимание, но сейчас это зрелище в силу своего внезапного появления и прелести вызвало у нас оторопь. Немного впереди стояла маленькая приземистая деревушка[407], а на противоположном берегу в конце извилистого русла Волги высились прекрасные очертания долгожданной «Звезды пустыни» – именно так величают Астрахань на Востоке, и западные путешественники тоже могут воспользоваться этой метафорой.

За деревушкой, не доезжая переправы, мы проследовали через большие, окруженные частоколом поля, на которых были собраны все крупные и часть мелких товаров, привезенных с нижегородской ярмарки. В одном дворе стояли экипажи, в другом – тюки с хлопком, в третьем – посуда, в четвертом – скобяные изделия и т. д. Уготованные для Закавказья, вероятно, отправятся морем в Баку, а оттуда по почтовому тракту в Тифлис, а предназначенные для Северного Кавказа будут уложены в многочисленные, стоящие рядами справа от дороги повозки. Люди азиатской внешности занимались упаковкой и размещением, смолением и охраной, т. е. своими обычными делами. Повозки поедут по унылой, размытой дождями песчаной дороге в Кизляр, а оттуда по горам в Моздок и Владикавказ, или, если помешают горцы и боевые действия[408], в Дербент и Баку.

В одном месте стояла партия телег, лошади были распряжены, а готовые к выезду возницы поедали дыни. Этим людям было все равно, куда и когда ехать – на Кавказ, Урал, Черное или Балтийское моря. Рядом с ними сидели несколько персов в высоких черных шапочках из овечьей кожи и в длинных одеждах и невозмутимо наблюдали, как полдюжины калмыков грузили тюки в повозку. В другом месте к берегу пришвартовалась маленькая лодка, и из нее к стоящей здесь же повозке вышла бойкая русская бабенка, которая сразу начала орать и что-то приказывать двум изможденного вида азиатам непонятно какого племени. Она везла в соседнюю деревню корзинку с яйцами, ящичек с посудой и несколько легких берестяных сумочек, но для того, чтобы погрузить все это в повозку, потребовалось двое мужчин. В итоге посуда с грохотом вывалилась из лыкового короба, и лишь отчаянным усилием удалось спасти от той же участи яйца. Чем все это закончилось, я не знаю, потому что в этот момент крестьянку скрыло облако пыли.

Недалеко от нас стоял казачий пикет, у дверей маленькой грубой хибарки точила лясы пара мужчин, их лошади стояли под навесом соломенной крыши, защищавшей их от ветра и дождя. Впереди нас к себе домой в степь возвращались группа калмыков и несколько киргизцев в тяжелых овчинах и свободно ниспадавших на спины колпаках. Они гнали небольшой табун лошадей и жеребят – довольно неказистых на вид, но таких же сильных и выносливых, как их хозяева: большую часть этих животных они продали здесь несколько дней назад.

Мы на миг оторопели от этой причудливой смеси национальностей, обычаев и столь же удивительного ландшафта, хотя понимали, где находимся, и что ближайший пункт, откуда можно отбыть на родину, расположен почти в двух тысячах миль отсюда. С другой стороны, здесь начиналась идущая вдоль моря дорога в фантастически красивые и величественные, но малоизвестные путешественникам места, являвшиеся свидетелями множества исторических событий и объектами территориальных претензий[409]. Здесь до сих пор сохраняются остатки древних языков и диалектов и, подобно последним облачкам утреннего тумана, увенчивающим вершины этих гор, фрагменты старинных нравов, обычаев и религий.