Англичане в допетровской России

Итак, как мы могли убедиться, при характеристике русских людей, их нравов и обычаев англичане нередко проявляли враждебный тон. Чаще всего это происходило в силу субъективных причин, из-за неудач, постигших британцев в их предприятиях в России (как в случае с Турбервиллем и Гордоном). Но не только. Иностранцы не могли дать верного объяснения многих явлений русской жизни или объективно оценить их в силу недостаточного знания языка, истории, религии, уклада жизни и обычаев народа. И если «внешние явления», как подчеркивал В. О. Ключевский, «наружный порядок общественной жизни, ее материальная сторона» с наибольшей полнотой и достоверностью описывались иностранцами, то известия о нравственном состоянии общества страдали субъективностью. Беглые наблюдения отдельных, порой случайных явлений, сделанные в короткое время, не позволяли иностранцу составить верное и полное представление о многих сторонах жизни русских людей. «Оттого иностранные известия о нравственном состоянии русского общества очень отрывочны и бедны положительными указаниями, так что по ним невозможно составить сколько-нибудь цельный очерк ни одной из сторон нравственной жизни описываемого ими общества, — подчеркивал историк, — зато в этих известиях дано слишком много места личным, произвольным мнениям и взглядам самих писателей, часто бросающим ложный свет на описываемые явления»[580]. Чаще всего подобное непонимание образа жизни русского народа, его «непохожести» на европейцев, приводило иностранцев к убеждению о «варварстве» этого самого народа.

Впервые образ «русского варварства» сформировался в Западной Европе в XVI–XVII веках, во многом благодаря сочинениям немецких писателей С. Герберштейна, А. Олеария, М. Мейерберга, И. Корба. Этот образ включал в себя стереотипные представления немцев о русском народе. Главными в этом образе были, как утверждал современный исследователь Е. В. Ермасов, характер государственного правления («русская деспотия», опасная своими агрессивными планами для Европы), православная религия, заметно отличная от католической и протестантской конфессий; необразованность русского народа, обычаи и особенности национального характера (склонность к пьянству, воровству). В целом русский народ рассматривался иностранцами, как «варварский, достойный жить в рабстве». И подобный стереотип продолжал сохраняться, в глазах европейцев, также в последующие столетия[581].

Как можно убедиться, англичане следовали примеру немцев. В их оценках русский народ также являлся «варварским». Но так ли это было на самом деле? В какой мере представления британцев о характере русского народа и его культуре были достоверными и соответствовали действительности? Об этом поговорим в следующей главе.

Глава VIII. Были ли русские «варварами»? О средневековой культуре России

Читая сочинения британцев о России, убеждаемся, что их авторы недостаточно внимания уделяли культуре русского народа. Практически никто не затронул вопросов грамотности, образования, литературы средневековой России. Делалось ли это сознательно, чтобы подтвердить сложившийся на Западе стереотип о «варварском народе», или русская культура была на таком низком уровне, что не заслуживала даже упоминания? Что в действительности представляла собой культура допетровской России?

По утверждению современного историка Н. В. Синицыной, конец XV — середина XVI в. — это время «значительного культурного подъема», который проявлялся в полемике по вопросам социального, политического, духовного, культурного развития страны и в возникновении книгопечатания[582]. Каких успехов достигло культурное развитие Российского государства в последующий период, во вторую половину XVI–XVII вв.?

Прежде всего, обратимся к рассмотрению уровня грамотности в стране. Ученые А. А. Зимин и А. Л. Хорошкевич отмечали: хотя «монополию просвещения» держали священники, грамотность в XVI веке была распространена гораздо шире. С начатками ее было знакомо почти все купечество. Высшее дворянство и боярство умело читать и писать. Поголовно грамотными были дьяки, численность которых быстро увеличивалась. В то же время историки обращали внимание на «крайне малую» сеть школ. Несмотря на решения Стоглавого собора расширить количество таких «книжных» училищ, как в Москве и Новгороде, в большинстве городов не удалось открыть школ, даже церковных[583].