Англичане в допетровской России

Противоречивыми были высказывания англичан о законодательстве и судебной системе русского государства. Большинство британцев отмечало отсутствие письменных законов в стране. «Письменных законов у них (русских) нет, кроме одной небольшой книги, у коей определяются время и образ заседаний в судебных местах, порядок судопроизводства, — подчеркивал Флетчер, — но нет вовсе правил, какими могли бы руководствоваться судьи, чтобы признать самое дело правым или неправым. Единственный у них закон есть закон изустный, т. е. воля царя, судей и других должностных лиц»[494]. На недостаток писаных законов указывал также С. Коллинс, подчеркивавший, что «решения судов обыкновенно бывают произвольные», а недостаток законов замещается «обыкновениями», но всего сильнее действуют деньги. Даже убийца может откупиться[495]. В то же время Коллинсу импонировало скорое решение судебных дел, и он даже высказывал пожелание, чтобы «англичане взяли с русских судов пример в скорости решений». Примечательно, что англичанин обнаружил общий «изъян» в судебной системе Англии и России — взяточничество судей[496].

Между тем, Судебник 1550 г., о котором вскользь упоминал Флетчер, имел для Русского государства большое значение. Как отмечал историк Р. Г. Скрынников, «новый судебник ускорил формирование приказов, расширил функции служителей приказной бюрократии, несколько ограничил власть наместников — кормленщиков на местах. Новые статьи Судебника предусматривали непременное участие выборных земских властей — старост и «лучших людей» — в наместничьем суде»[497].

Характеризуя русскую судебную систему, и Флетчер, и Коллинс были единодушны в признании жестокости наказаний (смертная казнь через повешение, обезглавление, утопление, сажание на кол и т. п.). Оба упоминали о применении пыток (подвешивание на дыбе, сечение кнутом, членовредительство, испытание огнем)[498]. Между тем, первый англичанин, прибывший в Московию — Ричард Ченслер отзывался о судопроизводстве при Иване Грозном положительно. Хотя он и признавал, что у русских нет специалистов — законников, которые бы вели свое дело в судах, однако само «судопроизводство достойно одобрения». Ченслер полагал, что в чем-то русская система превосходит английскую судебную систему. «Каждый сам ведет свое дело и свои жалобы и ответы подает в письменной форме, в противоположность английским порядкам. Жалоба подается в форме челобитной на имя великокняжеской милости… и содержит просьбу о правосудии… Великий князь (царь) постановляет решения ко всем вопросам права. Конечно, достойно похвалы, что такой государь берет на себя труд отправления правосудия»[499]. На взгляд Ченслера, русские законы о преступниках и ворах отличались меньшей жестокостью, нежели английские. Человека, впервые совершившего преступление, в Московском государстве не казнят, но лишь держат в тюрьме, «пока его друзья не возьмут его на поруки». Пойманный вторично вор или мошенник наказывается более строго: ему «отрезают кусок носа, выжигают клеймо и держат в тюрьме, пока он не найдет поручителей в своем добром поведении». И только пойманный в третий раз преступник подвергается казни через повешение[500].

Оценки англичан законодательства и судебной системы Русского государства второй половины XVI — первой половины XVII вв., конечно же, не всегда отличались объективностью, поскольку нередко основывались на рассказах других иностранцев, побывавших до них в России, либо местных жителей, с которыми они общались. Не все британцы знали русский язык, а значит и не могли ознакомиться с письменными законами той поры (к примеру, Судебником 1550 г.). Отсюда проистекали их субъективные, порой и ошибочные оценки. Вместе с тем, критический взгляд «стороннего наблюдателя» позволял англичанам нередко подметить особые тонкости, специфику русской жизни. К примеру, Флетчер сумел выявить социальную направленность русского законодательства. Перечисляя различные жестокие виды наказаний, он отмечал, что все они распространяются исключительно на простолюдинов. «Что же касается до лиц дворянского сословия… то их не так тяжело наказывают или даже вовсе не призывают к ответу, — подчеркивал англичанин. — Если какой-либо сын боярский или дворянин военного звания совершит убийство, или что украдет, то иногда посадят его в тюрьму, по усмотрению царя; но если уже слишком известно, каким образом сделано им преступление, то его может быть, высекут, и этим обыкновенно ограничивается все наказание». Боярин или дворянин не несут никакой ответственности даже за убийство в случае, если жертвой является холоп, или крепостной, «над жизнью которого господин имеет полную власть». Самое большое наказание за подобный поступок — выплата незначительного штрафа в пользу царя, «так что суд имеет дело скорее с кошельком, нежели с противозаконным действием»[501].