Англичанка на велосипеде

Эмили взяла Гризельду за руку, и они вместе вошли в лавку Уилкинса. Внутри приятно пахло, и не только чернилами, бумагой и кожей переплетов, но и воском, чаем с бергамотом и смолисто-перечным запахом ароматических конусов, таявших в маленьких чашечках-куриль- ницах.

Она подошла к столу, на котором находились расставленные в том же строгом порядке книги по эзотерике, магии, оккультизму, спиритизму, медиумистическим способностям человека, теософии и всему тому, что относилось к невидимому миру и необъяснимым природным явлениям.

Внимание Дойла было приковано к книге Джона Лобба «Беспокойная жизнь после смерти»[91], в которой приводились тексты бесед с умершими людьми и даже представлены фотографии этих людей в их новом облике бестелесных душ.

— Не будем задерживаться, миссис Фланнери, — взмолилась Гризельда, — разве не вы говорили мне, что это последний прямой поезд до Халла? Если мы его пропустим, нам придется добираться иначе, делать пересадку, а этого я просто не выдержу. Скорее выбирайте книгу, возьмите любую — в наше время все они похожи друг на друга, — и поспешим на вокзал.

— Да вот никак не могу выбрать из этих двух, — прошептала Эмили, начав шумно перелистывать взятое наугад издание, чтобы слепая поверила, что она все еще решает, купить ей книгу или оставить.

На самом же деле она не спускала глаз с сэра Артура, потихоньку продвигаясь к нему и стараясь остаться незамеченной.

Почувствовав устремленный на него взгляд молодой женщины, Дойл закрыл «Беспокойную жизнь» с видом человека, бросающего пустячное занятие ради серьезного разговора.

— Да? — проговорил он.

— Вам удалось подобрать великолепное начало для общения. Благодарю.

— Не обольщайтесь, это «да» — вопросительное, оно означает: «Чего вы от меня хотите?» Как вы заметили, прозвучало оно с ноткой раздражения — в конце концов, я читал, а вы меня отвлекли.

— Но я же ничего не сказала.

— Настойчивый взгляд может вызвать большее раздражение, чем любые слова, а я очень к этому чувствителен.

— Вы меня вгоняете в краску, мистер Дойл.

— Как вы меня назвали?

— И снова промах! (Эмили улыбнулась снисходительной улыбкой, которая относилась только к ней самой.) Раз уж сразу не заладилось, потом, что ни делай, будет только хуже. Конечно же, мне следовало сказать «сэр Артур».

— Бог мой, это он?! — взволнованно вскрикнула Гризельда Деринг.

Она обратила лицо к тому месту, откуда доносился голос Конан Дойла.

— Когда я еще была зрячей, мне посчастливилось сыграть роль мисс Симс, директрисы школы, в оперетте, либретто к которой было написано вами, не помню ее названия…

— «Джейн Энн, или Приз за хорошее поведение». Это было полным провалом. Когда занавес опустился, я посмотрел на выходившую публику — видно было, что зрители умирали от скуки. И ни один человек не вызвал меня на сцену, ни один!

Гризельда сняла очки с помутневшими стеклами и стала стирать с них туманные облачка волнения, увлажнившего ее безжизненные глаза.

— Что у вас со зрением? — озабоченно поинтересовался Конан Дойл. — Не сочтите за бестактность: по профессии я офтальмолог, во всяком случае, был им.

— Я ослепла.

— Консультировались с врачами?

— Конечно, и никто мне не оставил надежды. Но как знать, вдруг зрение ко мне вернется в другой жизни.

— Даже не сомневайтесь, — твердо произнес Дойл. — То, что нас ждет по другую сторону бытия, чудесно, несравненно лучше, чем наша жизнь. Множество свидетельств это подтверждает. Возможно, вам известно, что мне пришлось пережить тяжелое горе, потеряв старшего сына. Его звали Кингсли. Он умер — лично я предпочитаю говорить «развоплотился» — от пневмонии во время своего бесконечно долгого восстановления после серьезного ранения, полученного в битве при Сомме. Не стало его в октябре 1918 года. С тех пор я не могу прожить и месяца, даже недели, чтобы не войти в контакт с его душой. И это позволяет нам поддерживать такую тесную близость, которой наверняка бы не было, отправь его армейское начальство в дальнюю экспедицию, когда мне пришлось бы довольствоваться одними письмами[92].

— Так, значит, вы верите в призраков? — не удержалась Гризельда Деринг.

— Если вы называете призраком способность духа существовать после смерти человека, проявляя себя либо самопроизвольно, либо при посредстве медиума, то да, верю. Потому что это — реальность, которая была уже не раз доказана. И мне трудно понять, почему наука до сих пор не снизошла до изучения этого явления. Разве не было бы жизненно важным доказать людям, и совершенно иначе, чем это пытается делать церковь, что смерть человека не является чем-то ужасным?

Голос его, обыкновенно ровный, взлетел на целую октаву. Покупатели перестали рассматривать выставленные книги и переключили внимание на пожилого гиганта, который бурно жестикулировал, размахивая «Беспокойной жизнью».