Филипп II отомстил, отправив из Лиссабона армаду, не уступавшую по размерам армаде 1588 года, но она пала жертвой шторма у мыса Финистерре (октябрь 1596 года). В 1597 году запланированному нападению Эссекса на Ферроль, которое по масштабу не уступало экспедиции в Кадис, помешала ужасная погода: корабли прибило обратно к Плимуту. Когда Эссекс сокращенными силами снова отплыл к Азорским островам, он на несколько часов опоздал к испанскому конвою с сокровищами, но избежал столкновения с третьей армадой, направлявшейся к Ирландии. Она вышла из Ферроля, и ее разметал северо-восточный ветер. Когда последняя армада взяла курс на Азорские острова в 1599 году, казалось, что усилия испанцев напрасны, пока стоит плохая погода. Не существовало и вероятности решительной английской победы, пока Елизавета отказывалась бросать в бой весь свой флот. После 1588 года королева больше никогда не рисковала вкладывать все ресурсы в решение только одной задачи, таким образом достигнув того, что ни одно из английских предприятий не принесло полного успеха, а несколько провалились. Однако сократился и риск сокрушительного поражения.
В 1586–1588 годах Томас Кавендиш повторил тихоокеанский вояж Дрейка, вернувшись с большим грузом добычи и донесением об ассортименте товаров Манилы и Китая. В 1593–1594 годах Ричард Хоукинс сжег Вальпараисо, но был разгромлен и захвачен в плен испанскими силами у берегов Перу. В 1598 году граф Камберленд разграбил Пуэрто-Рико. В течение этой «войны возмездия» английские каперы захватили более тысячи испанских и португальских судов, подрывая таким образом иберийскую экономику. Перед смертью Филипп II признал, что рано или поздно Испании придется отдать англичанам какую-то часть грузооборота Нового Света. Каперы, по сути, помогли коммерсантам найти новые пути получения импортных предметов роскоши. Они накопили средства, корабли и опыт, которые легли в основу Ост-Индской компании (1600), Вирджинской компании (1606) и Ньюфаундлендской компании (1610); финансировали контрабандную торговлю в Карибском бассейне; поддерживали недолговечную колонию Ояпок в Гвиане (1604); расширили существующую торговлю с Левантом, с сарацинами и Московией. Капитал, доступный инвесторам в XVII веке, был значительно больше, чем при Елизавете, благодаря развитию финансовых рынков, связанных с государственными кредитами. Однако Британская и Голландская колониальные империи были заложены на доходы от каперских войн с Испанией. Впрочем, вклад каперов в экспансию за рубежом не планировался и не продумывался. Несмотря на то что их прославляли как флотоводцев, стратегов и имперских пионеров, елизаветинские «морские ястребы» руководствовались алчностью. Если искать аналогии, то по духу они были сродни грабителям монастырей в правление Генриха VIII[857]
.13
Создание государства Тюдоров
Поразительно, но если в 1500 году слово state (государство) в английском языке не имело политического значения, выходящего за рамки понятия «состояние или положение» правителя королевства, то ко второй половине правления Елизаветы его использовали для обозначения государства в современном смысле этого слова. При Генрихе VII и Генрихе VIII политики говорили только «страна», «народ» и «королевство», а к 1590-м годам уже свободно употребляли словосочетание «английское государство»[858]
. Даже Акт об апелляциях, где недвусмысленно высказывается идея унитарного государства, объявлял в 1533 году, что «наше королевство Англия – империя». Однако если переход от «королевства» к «государству» – один из самых интересных процессов в английской истории, то он стал результатом амальгамы (нестойкой смеси) различных идей, которые нелегко объединялись в единое целое. Термин «английское государство» описывал Англию как (1) определенную территорию; (2) как монархическое общество, организованное для управления гражданами, и (3) как суверенное правление, не признающее над собой власти в политических, религиозных и правовых делах. Важную роль играли также три основополагающих убеждения: (1) человечество делится на расы и народы; (2) чистоту английской крови испортят чужеродные примеси и (3) английский язык, закон и традиции (включая одежду) представляют собой признаки национальной принадлежности. В этой главе я проанализирую эти идеи, стараясь показать, что язык, этнография, территория, закон, теории верховной власти, протестантство и тюдоровская политика в отношении Ирландии были компонентами этой амальгамы.