Англия Тюдоров. Полная история эпохи от Генриха VII до Елизаветы I

Столкнувшись в ноябре – декабре 1597 года с резкой критикой и требованиями создать комиссию для расследования злоупотреблений, Елизавета смягчила накал страстей, пообещав тщательно изучить деятельность существующих монополий и не допускать, чтобы аппарат прерогативы помогал непорядочным держателям патентов избегать судебного преследования в судах общего права. Хотя такие обещания знаменовали собой серьезную уступку и не могли нравиться королеве, угрожающая ситуация разрядилась, а прерогатива Елизаветы осталась незатронутой. Однако обещанные реформы не воплотились в жизнь. После роспуска парламента в феврале 1598 года было пожаловано больше новых монопольных прав, чем ликвидировано старых. Действительно, незадолго до открытия сессии последнего парламента Елизаветы (27 октября – 19 декабря 1601 года) верховный лорд-казначей Бакхерст и Сесил проинспектировали монополии, пытаясь обуздать их, пока не стало слишком поздно. Однако комиссия тайных советников, назначенная для обсуждения этой проблемы, так ничего и не сделала. В октябре 1601 года в состав парламента входили минимум 157 членов, заседавших в 1597–1598 годах, а 253 парламентария были либо действующими барристерами, либо джентри, получившими образование в юридических школах (самая большая доля юристов во всех составах парламента эпохи Тюдоров). Соответственно, они прекрасно понимали, что подданные по-прежнему не смогут получить возмещения от держателей патентов в судах общего права[1008].

Парламент 1601 года стал самым бурным за все время правления Елизаветы. Обсуждали разные привилегии, по разным причинам оспаривали выборы, разгорались жаркие споры, раздавалась критика в адрес спикера парламента за выбор предлагаемых к рассмотрению биллей. Виной тому частично явилось руководство Роберта Сесила: короне требовались только субсидии, и Тайный совет официально заявил об этом в речи лорда – хранителя печати – «этот парламент должен быть коротким». Сесил рассчитывал, что не будут «приниматься новые законы», и предостерег от «речей о неосуществимом и нереальных биллей». Однако члены палаты общин хотели представить неофициальные билли по вопросам местного значения. Роберт Уингфилд, предводитель наступления на монополии, дерзнул предположить, «в ожидании получения субсидии, – а они еще пока ничего не сделали, – Ее Величество соизволит не распускать парламент, пока принимаются некоторые акты». Похоже, что Сесилу как организатору работы парламента не хватало мудрости его отца. Несмотря на то что после краха Эссекса у него не осталось серьезного соперника, он проявлял «раздражительность, придирчивость и даже бестактность». Он грубил членам парламента и задирал «людей, стремящихся прославиться вне стен парламента речами против монополий, [которые] также стараются трудиться в зале заседаний». Несколько раз он терял контроль над палатой общин и был вынужден извиняться за свою неучтивость и ошибки[1009].

Однако если протест палаты общин против монополий в 1601 году частично выражал более широкое недовольство, то взрывоопасный потенциал этого протеста был обусловлен народным возмущением масштабами злоупотреблений, а также осознанием членами парламента того факта, что петиции 1597–1598 годов «не привели к успешному результату». Роберт Уингфилд напомнил парламентариям, что Елизавета обещала, «что займется этими монополиями и печали наши будут утолены, в ином же случае нам предоставят свободу приступить к созданию закона на следующем парламенте». Горячие головы настаивали, чтобы парламент запустил процедуру подготовки закона, не пытаясь больше обращаться к королеве, даже несмотря на то, что Сесил жестко обозначил, что любая попытка рассмотреть законопроект против королевской прерогативы будет заблокирована. Как и в начале дебатов по Петиции о праве (1628), когда члены парламента так же получили на руки королевское «обещание» при попытке приступить к подготовке столь же нежелательного закона, в результате разразился небольшой конституциональный кризис.

Однако наиболее мощный взрыв эмоций случился у Сесила, когда «множество людей… называвших себя членами Содружества»[1010], заполнили холл и лестницы парламента с тем, чтобы парламент «проявил сострадание к их бедам, к тому, что им наносят ущерб, что их лишают свободы и грабят монополисты». Он в ярости вскочил, требуя немедленных объяснений, поскольку выражать общественное мнение по тюдоровским политическим вопросам было lèse-majesteé (оскорбление монарха). Позже Сесил предупредил: «Все, что выставляется на публичное обсуждение, не может быть правильным. Зачем парламентские дела обычно обсуждаются на улицах! Сидя в карете, я своими ушами слышал громкие разговоры: “Помоги, Господи, тем, кто уничтожает эти монополии!”» По поводу парламентариев, рассказывающих о парламентских дебатах за пределами палаты, он добавил: «Думаю, эти люди были бы рады, если бы все суверенное стало общедоступным»[1011].