Английская лирика первой половины XVII века

Печаль и жалость мне мешают злиться,[134]
Слезам презренье не дает излиться;
Равно бессильны тут и плач, и смех,
Ужели так укоренился грех?
Ужели не достойней и не краше
Религия — возлюбленная наша,
Чем добродетель, коей человек
Был предан в тот непросвещенный век?[135]
Ужель награда райская слабее
Велений древней чести? И вернее
Придут к блаженству те, что шли впотьмах?
И твой отец, найдя на небесах
Философов незрячих, но спасенных,
Как будто верой,[136]

чистой жизнью оных,[137]Узрит тебя, пред кем был ясный путь,
Среди погибших душ? — О, не забудь
Опасности подобного исхода:
Тот мужествен, в ком страх такого рода.
А ты, скажи, рискнешь ли новобранцем
Отправиться к бунтующим голландцам?[138]
Иль в деревянных склепах кораблей
Отдаться в руки тысячи смертей?
Измерить бездны, пропасти земные?
Иль пылом сердца — огненной стихии —
Полярные пространства растопить?
И сможешь ли ты саламандрой[139] быть,
Чтоб не бояться ни костров испанских,
Ни жара побережий африканских,
Где солнце — словно перегонный куб?
И на слетевшее случайно с губ
Обидное словцо — блеснет ли шпага
В твоих руках? О жалкая отвага!
Храбришься ты и лезешь на рога,
Не замечая главного врага;
Ты, ввязываясь в драку бестолково,
Забыл свою присягу часового;
А хитрый дьявол, мерзкий супостат
(Которого ты ублажаешь), рад
Тебе подсунуть, как трофей богатый,
Свой дряхлый мир, клонящийся к закату;[140]
И ты, глупец, клюя на эту ложь,
К сей обветшалой шлюхе[141] нежно льнешь;
Ты любишь плоть (в которой смерть таится)
За наслаждений жалкие крупицы,
А сутью и отрад, и красоты
Своей душой — пренебрегаешь ты.
Найти старайся истинную веру.[142]
Но где ее искать? Миррей,[143] к примеру,
Стремится в Рим, где тыщу лет назад
Она жила, как люди говорят.
Он тряпки чтит ее, обивку кресла
Царицы, что давным-давно исчезла.
Кранц[144] — этот мишурою не прельщен,
Он у себя в Женеве увлечен
Другой религией, тупой и мрачной,
Весьма заносчивой, весьма невзрачной:
Так средь распутников иной (точь-в-точь)
До грубых деревенских баб охоч.
Грей — домосед,[145] ему твердили с детства,
Что лучше нет готового наследства;
Внушали сводни наглые: она,
Что от рожденья с ним обручена,
Прекрасней всех. И нет пути иного,
Не женишься — заплатишь отступного,
Как новомодный их закон гласит.
Беспечный Фригий[146] всем по горло сыт,
Не верит ничему: как тот гуляка,
Что, много шлюх познав, страшится брака.
Любвеобильный Гракх[147] — наоборот,
Он мыслит, сколь ни много женских мод,
Под платьями различий важных нету;
Так и религии. Избытком света
Бедняга ослеплен. Но ты учти,
Одну лишь должно истину найти.
Но где и как? Не сбиться бы со следа!
Сын у отца спроси,[148] отец — у деда;
Родные сестры — истина и ложь,
Но истина постарше будет все ж.
Не уставай искать и сомневаться:
Отвергнуть идолов иль поклоняться?
На перекрестке верный путь пытать —
Не значит в неизвестности блуждать,
Брести стезею ложной — вот что скверно.
Пик истины высок неимоверно;
Придется покружить по склону, чтоб
Достичь вершины, — нет дороги в лоб!
Спеши, доколе день,[149] а тьма сгустится —
Тогда уж будет поздно торопиться.
Хотенья мало, надобен и труд:
Ведь знания на ветках не растут.
Слепит глаза загадок средоточье,
Хоть всяк его, как солнце, зрит воочью.[150]
Коль истину обрел, на этом стой!
Бог не дал людям хартии такой,
Чтоб месть свою творили произвольно;
Быть палачами рока — с них довольно.
О бедный дурень, этим ли земным
Законом будешь ты в конце судим?
Что ты изменишь в грозном приговоре,
Сказав: меня Филипп или Григорий,
Иль Мартин, или Гарри[151] так учил? —
Ты тем вины своей не облегчил;
Так мог бы каждый грешник извиниться.
Нет, всякой власти должно знать границы,
Чтоб вместе с ней не перейти границ,
Пред идолами простираясь ниц.
Власть как река. Блаженны те растенья,
Что мирно прозябают близ теченья.
Но если, оторвавшись от корней,
Они дерзнут помчаться вместе с ней,
Погибнут в бурных волнах, в грязной тине
И канут, наконец, в морской пучине.
Так суждено в геенну душам пасть,
Что выше бога чтят земную власть.

Перевод Г. М. Кружкова