Ни птичьих трелей, ни собачьего лая. Ни автомобилей, ни самолетов. Ни голосов, ни слов. Ни одна ставня не качается на ветру, ни одна дверь не заскрипит. Даже ветер стих, затаился. Слышно было только, как шлепают по полу ее босые ноги, когда Ада направилась к выходу. Слева комод. Она ухватилась за него как за опору и замерла. Над комодом висело большое зеркало.
Незнакомое лицо взирало на нее, костлявое, с запавшими глазами и отвратительным красным пятном вместо рта. На голове грязная серая тряпка, из обтрепанной монашеской рясы торчит тощая, как у ощипанной курицы, шея. Ада подняла руку, коснулась щеки, отражение копировало эти движения. Тяжело опустившись на пол, Ада крепко обняла колени и уставилась в дверной проем, в пропасть, зиявшую за ним. Ее била дрожь, которую она не могла унять, и ей чудилось, что кто-то внутри нее заходится в беззвучных, беспомощных причитаниях.
Два солдата в дверях с винтовками наперевес. Ада заметила их издалека. Ей бы пуститься бежать, да ноги отяжелели, не ноги – бревна на лесоповале. И пусть, ей было все равно. Она ничего не чувствовала. Она умерла. Как долго она здесь сидит? Весь день? Всю ночь? Где-то рядом грохотало:
– Встать.
Он говорит по-английски? На слух язык казался чужим, иностранным. Этому наречию здесь не место. Не в доме коменданта. Не мигая Ада смотрела прямо перед собой, у нее тряслись поджилки, губы дрожали.
– Вы можете подняться, леди? – раздался другой голос, повежливее. Американец.
Ада открыла рот.
– Кто вы? – выдавила Ада.
– Американцы. Шестая армия. Вы говорите по-английски?
Ада переводила взгляд с одного солдата на другого, грязновато-серая форма с оливковым оттенком.
– Я британка. – Ада оперлась на солдата, ощутила грубоватость его шерстяного кителя. Мускулистое поджарое тело. Ада забыла, каково это, прикасаться к чужому телу. Она прижалась к нему теснее: – Все закончилось?
– Что вы здесь делаете? – спросил другой солдат.
– Все закончилось? – повторила Ада. – Закончилось?
– Почти, – ответил первый.
– Что вы здесь делаете? – настаивал его напарник.
– Я хочу домой. Отправьте меня домой.
Мысли ее путались, ускользали. Руки по-прежнему дрожали, ноги словно онемели, а голос был тонким, еле слышным.
– Кто вы такая? – допытывался солдат.
– Пожалуйста, отправьте меня домой.
– Вам придется пройти с нами.
– Прошу вас, – едва не взвыла Ада.
Опять первый солдат:
– Как вас зовут?
Ада потрогала крестик на шее. Кто она?
– Сестра Клара, – ответила Ада и закусила губу, губная помада на вкус отдавала марципаном.
– Что вы здесь делаете?
– Меня держали здесь, – всхлипнула Ада. – Фрау Вайс. И мой ребенок. Мой мальчик. Томас. Где он?
– Кто такая фрау Вайс?
– Его жена. Комендантская жена. И фрау Вайтер. Томас, я должна найти Томаса. – Она с усилием выпрямилась. – Отпустите меня.
Но солдат держал ее крепко:
– Нет, леди, вы пойдете с нами.
– Ботинки, – залепетала Ада. – Я босиком. И платье. Я должна его надеть. Иначе выходить не разрешается. – Она рвалась, тянула руку к коридору.
– Там засада, – заподозрил солдат.
– Проводи ее, – вмешался второй, целясь в Аду. – Одежду она может забрать.
Солдат отпустил ее и зашагал впереди, проверяя, все ли чисто, а потом знаком подзывая Аду. Бочком Ада вошла в свою комнату, солдат за ней. Неприбранная постель на полу, одеяло и старая ряса сестры Жанны неопрятной кучей на подушках от кресла. Повсюду осколки оконного стекла.
– Вам нельзя входить, – сказала Ада. – Это не дозволено.
Солдат подскочил к ней:
– Ты говоришь по-немецки? Чертова нацистка. – Он взял ее за подбородок, рывком придвинул ее лицо к своему. Он не побрился в тот день, жесткая щетина и крошка чего-то съедобного около рта. – Нацистская сволочь, ты за это ответишь, – заорал он и махнул рукой в сторону лагеря. – За все ответишь. – Аде показалось, что он подавил рыдание. – Это твоих рук дело. Хренова немка.
– Нет, – Ада потерла лицо. –
– Да ну? – свирепо оскалился солдат. – Значит, ты сотрудничала с врагом, тварь? Предательница. Тебя вздернут.
– Я не понимаю… – Что она хотела сказать? Она вдруг забыла все английские слова. –
Солдат выдернул пистолет из-за пояса и навел его на Аду. Окаменев, Ада смотрела на солдата, на пистолет. Дуло нацелено ей в голову, рука солдата не дрогнет.
– Пристрелить бы тебя, – процедил он.