Английская тайна

Машина стояла рядом с многоэтажным современным домом, частью так называемого «истейта» — незавидного места жительства, рассадника наркомании, преступности и грусти. Через некоторое время стекло машины опустилось, вылезла голова «шкафа», пробормотала сквозь зубы: «Повернитесь чуть правее, пожалуйста». Сашок покорно повернулся — ему уже стало все безразлично, пусть рассматривает, кто там его должен увидеть. Наконец дверца снова открылась, Сашок погрузился на заднее сиденье, и машина рванула с места. С него сняли узбекский наряд, а «сэр» открыл оказавшийся все же в машине бар, налив себе и Сашку по доброй порции виски.

— Да я вообще-то не очень… — вяло попытался отказаться Сашок.

— Это «Лефройг», 20-летний! — с негодованием воскликнул «сэр».

Сашок покорно взял толстый бокал с коричневой жидкостью на донышке в руку. Поднес ко рту. Виски почему-то пах паленым деревом. «Небось какую-нибудь гадость подмешал», — мелькнула мысль. Но было уже все равно.

Напиток Сашку не то чтобы понравился — но, без сомнения, примирил с действительностью. Даже машину он вдруг оценил — так бесшумно и красиво двигалось это чудовище.

«Шик, между прочим», — подумал Сашок. А «сэр» тем временем принялся читать лекцию о достоинствах односолодового виски.

Сашок, видно, слегка вздремнул, потому что неожиданно оказалось, что машина остановилась у его дома.

— От тебя пахнет спиртным! — встретила его Анна-Мария.

— Я тебе все сейчас объясню…

— И что за машина тебя привезла?

— Ты не поверишь…

— Я тебе действительно, возможно, не поверю, — прервала его Анна-Мария. — После нашего разговора я набрала 1471 и узнала, с какого номера ты звонил. Я позвонила туда, хотела объяснить, какую тебе еду оставила. Оказалось, что ты звонил из автомата — с вокзала «Ватерлоо». Жалкий обманщик!

Объяснять что-либо было бесполезно. Жена обиделась и не желала с Сашком разговаривать, и он пошел спать, так и не рассказав ей ничего.

Пойти-то он пошел, но реально заснуть долго не получалось. Ворочался, ворочался, скрипел зубами. Сон не приходил, потому что ему очень было обидно, что его заподозрили в обмане. Нет, не просто обмане, а обмане корыстном! Неужели Анна-Мария так плохо его поняла за годы совместной жизни? Разве не она совсем недавно говорила знакомым со скрытым оттенком гордости: «Саша никогда не лжет»? Дескать, вот такой оригинальный чудак, такой эксцентрик, но разве это по-своему не красиво?

И что же теперь, разуверилась в нем так быстро? Из-за одного странного случая готова отвергнуть или, по крайней мере, подвергнуть сомнению всю его персону, всю его личность, как будто весь его годами создававшийся облик есть обман, иллюзия? Да она так запросто всю его жизнь зачеркивает? Где, где знаменитый английский принцип «benefit of the doubt»? Мы же не в России, где, как считается, доминирует «презумпция бяки». Здесь же, в Англии, напротив, предполагается презумпция невиновности, положительности, необходимости дать шанс человеку, доказать, что он не так плох, как могло кому-то показаться.

И вообще. Разве не англичане придумали термин «white lies» — «белой лжи»? Что не совсем точно, но примерно соответствует русскому «ложь во спасение». Причем в список лжи белой может включаться неправда, иногда даже неприкрытая, откровенная, наглая, нарочно не прячущаяся — и тем самым как бы уже и не ложь вовсе, а социальная условность, приемлемый способ, фигура умолчания? Во имя благородной цели — не признаться в высоких эмоциях, в благородных порывах, которые, конечно же, надлежит скрывать джентльмену. Ну и даме тоже. Стыдно демонстрировать благородство и альтруизм, надо из них делать тайну. А поймали — ври! Все поймут, что это — во спасение. Что это — «белая ложь».

Ну, или вот, скажем, такая ситуация: что-то кто-то про кого-то сказал нехорошее за глаза. Нехорошее, обидное, но правду. Про габариты, например, лысину или еще что-нибудь этакое. А тот, о ком была речь, случайно услыхал из-за угла. Явился и предъявляет претензию. Ослышался я или как? Конечно, необходимо соврать. Конечно, конечно, ослышался! Не потому, что боишься последствий, а потому что нельзя говорить гадость в глаза. И спасение — тут же соврать на этот счет публично. И неважно, что никто в это не поверит. Лица будут спасены, вот в чем дело. А это великое дело. И в этом — суть знаменитого английского лицемерия. Сашок постепенно пришел к выводу, что оно, это лицемерие так называемое, в общем-то замечательная вещь. Помогает людям как-то жить друг с другом. Отсюда же и политкорректность выросла. Тоже в основе хорошая вещь, хотя в больших количествах и становится трудно выносима.

Анна-Мария как-то объяснила ему, что для англичан понятие «fair play» — то есть справедливой, честной игры — гораздо важнее правды. А разве это не одно и то же, удивлялся Сашок. Нет, не совсем, отвечала Анна-Мария. А помолчав и подумав, добавляла загадочно: даже и совсем нет. Хотя они, конечно, и родственники, но не самые близкие. А ты же знаешь, какие сложные отношения бывают даже между родными братьями, не говоря уже о двоюродных.