Началось двадцатилетие наполеоновских войн, когда, по образному выражению известного английского поэта Гилберта Честертона, англичане “дрались за то, чтобы остаться в цепях”. Страну захлестнула мутная волна неистового псевдопатриотизма: любые радикальные или просто критические сантименты воспринимались как проявление профранцузских настроений. Еще более ужесточилось репрессивное законодательство; в 1795 и 1796 гг. были последовательно приняты два законопроекта, в соответствии с которыми: а) уголовно наказуемыми актами государственной измены могли считаться любые заявления (как в устной, так и в письменной форме), сделанные “с целью возбуждения ненависти к правительству”; б) запрещались все лекции и закрывались места публичных собраний, за исключением тех, которые проводились по специальному разрешению соответствующего магистрата; в) по малейшему подозрению подлежали немедленному закрытию все таверны и иные места, используемые в целях радикальной деятельности.
В сложившейся обстановке официальных гонений и, как следствие этого, резко усилившихся внутренних разногласий ЛКО быстро теряло своих приверженцев, а в 1799 г . окончательно распалось, поскольку правительство запретило его деятельность и членство в нем стало преступлением против закона. Наиболее боевитая часть активистов ЛКО ушла в подполье, продолжая с огромным риском для себя и незначительными результатами распространять идеи свободы и демократии; многие из них оказались за решеткой или были отправлены в изгнание. Томас Харди вернулся к своей прежней профессии и открыл обувную мастерскую.
Однако борьба за осуществление парламентских реформ отнюдь не закончилась: ее продолжали многочисленные гэмпденские клубы, основанные Джоном Картрайтом на индустриальном севере страны, которые в тяжелейших условиях нелегального существования, преодолев сопротивление так называемых “легалистов” и подрывную деятельность доносчиков и провокаторов, сумели создать мощное революционное крыло и даже начали запасаться пиками, мечами и огнестрельным оружием.
Около полумиллиона лондонцев поставили свои подписи под петицией с требованиями о проведении парламентской реформы; петиция была передана в палату общин и, конечно же, отвергнута.
В январе 1816 г . по дороге на открытие этой сессии парламента экипажу принца-регента, замещавшего своего сумасшедшего отца, короля Георга III, пришлось буквально продираться через толпы негодующих, улюлюкающих и швыряющихся камнями (все стекла в его экипаже были вдребезги разбиты) горожан.
Лондонские сторонники реформ решили провести в марте массовый митинг в Спа-Филдс. Узнав об этом, гэмпденские клубы и другие рабочие организации Манчестера организовали марш протеста против отмены Хабеас Корпус и подобных действий правительства, причем спланировали его таким образом, чтобы прийти в Лондон одновременно с началом митинга в Спа-Филдс и выступить со своими требованиями едиными силами.
Каждый из участников предполагаемого марша должен был иметь при себе скатку из одеяла, поскольку дорога до Лондона занимала около шести дней (за эти скатки их сразу же прозвали “одеяльниками”). По Манчестеру поползли слухи, что в марше примут участие 100 тыс. человек и что все они будут вооружены. На самом же деле в долгий путь к столице под приветственные возгласы около 12 тыс. сторонников движения реформистов тронулась колонна из примерно тысячи безоружных человек. Однако “одеяльники” не дошли даже до Дерби: после нескольких нападений со стороны вооруженных солдат и членов добровольческого полка (так назывались местные ополченческие отряды, состоявшие в основном из сыновей зажиточных фермеров и представителей средних слоев населения) подавленные и охваченные чувством горечи от очередного поражения участники марша были вынуждены прекратить свой поход. Как только участники марша вышли из Манчестера, большой отряд солдат разогнал толпу провожающих, арестовав при этом многих известных сторонников движения.
До Лондона дошел и все-таки вручил петицию только один из них — мужественный Абель Кудвелл; остальные либо разошлись по домам, либо оказались за решеткой - кто за “бродяжничество”, а кто вообще без какого-либо обвинения (впрочем, последних через некоторое время выпустили на свободу, поскольку магистраты так и не смогли решить, за какие, собственно, преступления их следует подвергать наказанию).