Из немногих дошедших до нас сведений о Кете известно, что он находился уже в зрелом возрасте, происходил из уважаемой семьи кожевников, регулярно посещал церковь и являлся членом гильдии св. Фомы. Судя по всему, он был личностью волевой, способной и не страдал от отсутствия красноречия — именно эти качества, очевидно, и выдвинули его в вожди народного восстания.
В ходе собрания, а длилось оно весь день, небольшие группы одна за другой отправлялись в близлежащие деревни, где они сносили незаконные ограждения. Оттуда они возвращались с новыми сторонниками движения. Собравшиеся обсуждали конкретные планы действий и рассылали гонцов во все концы страны. Затем было принято решение отправить большой отряд в соседний Норидж — один из крупнейших и наиболее важных городов Англии — для “освобождения” земель городской общины.
Поняв, что происходящее выходит далеко за рамки местных “недоразумений”, мэр Нориджа Томас Кодд поспешил уведомить об этом находившегося в Уиндзоре короля, а затем попытался сам уговорить взбунтовавшуюся толпу с миром разойтись по домам. Повстанцы наотрез отказались. На следующий день к Нориджу подошли их основные силы во главе с Кетом, и теперь уже с тем же требованием к ним от имени короля обратился главный шериф Норфолка и Суффолка: манеры его были полны презрительного высокомерия, а речь изобиловала оскорбительными выражениями. Однако повстанцы сдержались, позволив ему удалиться целым и невредимым под громкий смех и улюлюканье.
Что делать дальше? На обсуждение этого важнейшего вопроса ушло два дня. В конечном итоге было принято решение стать лагерем в Маусхолд-Хит (предварительно укрепив его) — обширной лесистой пустоши, с которой как на ладони просматривался весь Норидж. В центре ее расположились старинная часовня и новый дворец графа Суррея. Поскольку Томас Кодд закрыл городские ворота, 2600 повстанцам с солидным обозом пришлось совершить длинный обходной марш. Через неделю их было уже свыше 20 тыс. На общем сборе Кет откровенно заявил, что жребий брошен, назад пути нет, а значит, надо быть готовыми к самым крайним мерам. “Беззубые прошенья, — сказал он, — устраивают только запуганных глупцов. Для вас же, кто вырвался из плена, вся надежда заключается в решительной борьбе”.
Тем временем в Норидже перепуганные ольдермены вот уже несколько часов подряд обсуждали тот же вопрос: “что делать дальше?” Мнения ольдерменов разошлись: одни требовали немедленно атаковать взбунтовавшуюся чернь, другие призывали к осторожности и благоразумию, аргументируя это тем, что на безоговорочную победу над восставшими надеяться не приходится, поскольку многие горожане и даже члены отрядов милиции сочувственно относятся к движению Кета, а поражение поставило бы под угрозу само существование Нориджа. В результате было принято компромиссное решение — усилить караул на стенах, подготовить город к обороне, но ворота не закрывать и свободному входу и выходу из города не препятствовать. Не являясь ревностным сторонником ни правящей знати, ни восставшего народа, мэр Нориджа заботился единственно о сохранности доверенного его попечению крупного города, рассудительно полагая, что наилучшим образом этого можно добиться, лишь поддерживая добрые отношения с обеими сторонами. Его часто видели вместе с Кетом, их подписи нередко скрепляли те или иные распоряжения.
Повстанцы изо всех сил укрепляли свой лагерь: рыли глубокие рвы, возводили брустверы, расчищали от деревьев наиболее удобные подходы, чтобы лишить противника возможных укрытий. Каждый день в деревни отправлялись отряды фуражиров для сбора провианта и оружия. Поскольку такие отряды имели строжайший приказ “не допускать никакого насилия или несправедливости по отношению к бедным и честным людям”, главным объектом их экспедиций обычно становились дома и особняки богатеев, у которых они реквизировали быков, овец, домашнюю птицу, мушкеты, пистолеты и бочонки с порохом. За время стоянки лагерем в котел пошло четыре тысячи голов крупного рогатого скота и около 20 тысяч овец. Ну, а баранину повстанцы поедали с особым удовольствием, считая овец главными виновниками всех своих бед. Наглядным свидетельством того, что фуражиры на самом деле не допускали произвола и насилия, может служить сохранившаяся до наших времен расписка, в шутливой стихотворной форме составленная одним из таких отрядов:
Благодарим вас, мистер Прэтт,
За овечек на обед.
А чтоб вам не быть в накладе
И свое себе воздать.
Шкуры — можете продать
И купить супруге платье.
Просим только не забыть
Нас за все благодарить.
Несмотря на отсутствие насилия в действиях повстанцев, местное дворянство охватил страх: многие из них бежали, а кое-кто поспешил явиться в лагерь с добровольными дарами, надеясь, что это поможет им спасти остальное. Кет арестовал нескольких опасных недоброжелателей, поместив их во дворце и в Нориджском замке, но ни один человек не был убит повстанцами.