Английский детектив. Лучшее

— Молодец, малыш, — восклицал он, смеясь и бросая взгляд на маму, которая своей милой улыбкой заставляла улыбаться и меня.

Я всегда улыбался, когда видел ее улыбку. Тогда она казалась мне божественно красивой, и уж точно была самой красивой из тех единственных трех белых женщин, которые жили в пределах ближайших пяти сотен миль. Думаю, не только я считал ее такой. Бофф Гортон, молодой окружной офицер, бывало, говорил ей это открыто после третьего джина с тоником, и тогда она улыбалась, а отец смеялся. Бофф приходил довольно часто, якобы для того чтобы проверить, все ли у нас тихо (в то время уже произошли первые беспорядки), и сыграть пару сетов на нашем травяном теннисном корте. Я тогда был еще слишком мал, чтобы задумываться над тем, насколько серьезным было его восхищение мамой. Однажды, когда он в очередной раз пришел к нам в гости, отец задержался в буше, а я ночью встал попить воды и услышал яростный скрип качающегося кресла на веранде. Когда я пришел туда узнать, что происходит, я увидел маму, отдыхающую в кресле-качалке, и сидящего на полу Боффа, раскрасневшегося и запыхавшегося. Интересно, что Бофф удивил меня меньше, чем мама: тогда впервые в жизни я увидел, чтобы она занимала папино кресло.

Отец относился к Боффу скорее как заботливый старший брат. И только на теннисном корте между ними могли накаляться страсти, да и те были вызваны духом соперничества, а не ревностью. Как бы то ни было, их поединки неизменно превращались в яростное противостояние, в котором молодость Боффа и опыт отца настолько уравновешивали друг друга, что предсказать, кто из них победит, было невозможно.

У нас был чудесный корт. На то, чтобы довести эту прямоугольную английскую лужайку до ее нынешнего идеального состояния, было потрачено десять лет. Со всех сторон корт был окружен проволочной сеткой, нужной скорее для того, чтобы не пропустить на площадку диких животных извне, чем удержать внутри мячики. Люди попадали туда через небольшую, плотно пригнанную калитку, которая на ночь закрывалась на тяжелую цепь и большой висячий замок.

Отец и Бофф сыграли на нем в последний раз одним весенним днем, таким же теплым и роскошным, как лучшие английские летние вечера. Мамы тогда не было, она уехала принимать роды у нашей ближайшей соседки, которая безрассудно отложила отъезд. Как ни странно, отсутствие мамы как будто распалило двух мужчин сильнее, чем ее присутствие, и приглашение отца сыграть в тени прозвучало как вызов на дуэль.

Бофф, пытаясь развеять набегающие тучи, сказал мне:

— Колли, старина, не хочешь подавать мячики, пока мы будем играть?

— Да, Колли, — подхватил отец. — Давай с нами. Можешь заодно быть судьей. Будешь следить, чтобы все было по правилам.

— Судьей? — воскликнул, наливаясь краской, Бофф. — Нам нужен судья? Я имею в виду, никто ведь никого не собирается обманывать, верно?

— Жизнь — это игра, и играть нужно по правилам. А обман — самое страшное преступление в мире, — выпалил я.

— Как ты прав, Колли, — произнес отец, мрачно посматривая на Боффа. — Будешь судьей.

Больше они не спорили, но даже в том, как они разминались перед игрой, я почувствовал злость, которая взволновала и обеспокоила меня. А когда началась игра, это был такой яростный поединок, что никто из нас не заметил, как вокруг корта собрались зрители. Обычно только слуга наблюдал за игрой с почтительного расстояния в ожидании, когда его позовут принести освежающие напитки, хотя иногда мы замечали торчащую из кустов голову удивленного аборигена из странствующих племен. Но на этот раз все было иначе. Неожиданно я увидел, что корт окружен со всех сторон. Там было, наверное, двести человек. Все они стояли молча, но по их лицам без труда можно было прочитать их намерения, и в руках они держали копья и мачете.

— Отец! — задохнувшись, вскричал я.

Оба мужчины посмотрели в мою сторону, а потом увидели то, что видел я. На какой-то миг все замерло, а потом с жуткими воплями аборигены ринулись на нас. Бофф бросился к калитке, и на мгновение мне показалось, что он решил драться, несмотря на то что это было равносильно самоубийству, но окружных офицеров, как видно, учат другому. Он схватил цепь, намотал ее на стойку и защелкнул на ней замок.

Враги остались снаружи, но в то же время мы, разумеется, оказались заперты внутри.

Если бы у них были ружья, не имело бы никакого значения, где мы находимся, внутри или снаружи. К счастью, огнестрельного оружия у них не было, а сетка оказалась слишком мелкой для широких наконечников их копий. И все равно они вскоре прорубили бы проход в сетке, если бы Бофф второй раз не продемонстрировал качество своей подготовки. Отец, охваченный возбуждением перед поединком, вышел из дома без оружия, но у Боффа был с собой револьвер, и, как только наши противники принялись рубить металлическую сетку, он аккуратно прицелился и пустил пулю между глаз самому рьяному из них.

Они в панике отпрянули, но лишь на секунду. Поняв, что Бофф больше не стреляет, они вернулись к ограждению, но теперь никто из них не хотел первым поднимать мачете.