Утренняя заря застала в парке поместья Хеммерпонд покинутый мольберт с зеленой надписью на холсте, а в господском доме поместья Хеммерпонд – ужасное смятение. Но если заря и застигла где-то господина Тедди Уоткинса с бриллиантами Эйвелингов, она не известила об этом полицию.
Примирение
Темпл провел с Финдлеем едва ли больше пяти минут, когда почувствовал, что не в силах забыть прошлое: старая обида оказалась слишком живучей, более того – сегодняшняя встреча откровенно разбередила ее. Но он пришел с намерением помириться, да и Финдлей уцепился за эту идею так охотно, что поневоле приходилось делать хорошую мину при плохой игре. Наконец, и предрождественская обстановка тоже настраивала на мирный лад – хотя бы внешне.
В результате оба они говорили о том о сем, тщательно стараясь не упоминать причину и даже сам факт давней ссоры. Темпл главным образом рассказывал о своих путешествиях. Он стоял между камином и шкафом с коллекцией минералов, примостив стакан виски на каминной полке, а Финдлей внимательно слушал, сидя в кресле рядом с рабочим столом. На обширной поверхности стола располагались десятки небольших, маленьких и совсем крохотных черепов, предмет сегодняшних научных трудов хозяина гостиной. В основном это были насекомоядные, от ежей до землероек.
Гость остановил взгляд на черепах и вдруг запнулся, прервав повествование о равнинах Южной Африки.
– Вижу, пока я скитался, ты уже сумел как следует устроиться, – сказал он.
– Да, удалось кое-куда достучаться, – признал Финдлей.
– В Королевское научное обществе и прочие славные места, о которых мы мечтали… сколько лет назад?
– Если считать с момента окончания университета – то пять.
Темпл оглядел комнату. На сей раз взгляд его задержался на каком-то округлом сероватом предмете, лежащем в углу возле двери, но тут же проследовал дальше, внимательно изучая обстановку гостиной.
– А у тебя словно и ничего не изменилось: все те же пухлые фолианты – разве только их стало еще больше, тот же запах препарированных костей, старых и свежих… где ты здесь анатомированием занимаешься: небось, на подоконнике, как в студенческие времена?.. Вот только теперь ты пригрет славой, не правда ли?
– Слава… – задумчиво произнес Финдлей. – Ну, вряд ли есть смысл называть это славой. Таких, как я – соответствующих определению «известный специалист в сравнительной анатомии», – поистине пруд пруди.
– Что ж, «известный специалист в сравнительной анатомии» – тоже неплохо. Во всяком случае, это на положительной стороне шкалы. А на отрицательной и нет ничего, так ведь? Как говорят, «не жениться – не разориться». Верно?
– Пожалуй, – Финдлей внимательно посмотрел на своего собеседника.
– Отличный выбор, замечательный образ жизни. Увы, не для меня. Я предпочитаю азарт, опасность, риск, но – при всем этом! – Темпл неожиданно резко возвысил голос, а взгляд его вернулся к серому предмету возле двери, – считаю, что есть какой-то предел негуманности, который запрещено преступать даже деятелю науки. Пускай он и сравнительно известный анатом. В частности, никак нельзя использовать черепную коробку человека в качестве дверного фиксатора! – Он быстрыми шагами пересек комнату и решительно поднял этот предмет.
– «Черепную коробку человека», боже мой… – с легким недоумением повторил Финдлей. – Ну, как видишь, это не она. Или не видишь? Ты действительно забыл все, чему учился?
– Не забыл. И призна́ю, это не кости черепного свода
То, что он назвал «дьявольщиной», и в самом деле выглядело необычно. Безусловно, кость, округлая, полая внутри, чем-то в самом деле напоминающая черепной свод, а еще больше громадную, объемом с три сжатых кулака, луковицу жилетных часов.
– У тебя и в самом деле плохая память. – Финдлей усмехнулся почти естественно, лишь самый внимательный наблюдатель мог бы уловить в его голосе напряженность. – Это средняя часть пазушной полости кита, то есть в данном случае, можно сказать, ушная кость – по крайней мере, у китообразных ее функции таковы. Булла.
– А. Конечно, – интерес Темпла мгновенно угас. –
Он положил костяную полость на невысокий шкафчик, рядом с гантелями и боксерскими перчатками.
Некоторое время оба молчали.
– Возвращаясь к твоему предложению выступить в этой одноактной пьеске, которую вы подготовили на Рождество, – промолвил Темпл, словно ничего не случилось, – скажу: что ж, я готов. Роль прочитал и заучил – хотя, боюсь, она мне не очень подходит. Тут бы найти совсем молодого парня…
– Не скажи! Это как раз роль для человека, прощающегося с молодостью.
– Вот как? Человек, прощающийся с молодостью, оплакивающий свою раннюю зрелость… Да, такое я могу сыграть. Просто, весело и без неуместного трагизма. Хорошо, пошли в зал, посмотрим, как там все получится…