Английский дневник

Разговор часто заходил о месте, в котором мы жили. Это был маленький городок на юго-востоке Англии, скучный, как все провинциальные городишки. «Как же я этого сразу не разглядела?» – думала я, живя здесь все эти годы. – «Все дело случая»… А случай был самый прозаический.

Однажды, оказавшись здесь в яркий солнечный день, увидев синий с бирюзой пролив Па-де-Кале, переполненный людьми огромный пляж, вальсирующих на набережной пенсионеров, у меня вдруг резко притупилось восприятие действительности. Возникло чувство умиления и нереальности этого мира после тревожной, наэлектризованной политическими волнениями России, как когда-то у профессора Плейшнера, оказавшегося в мирной Швейцарии в разгар второй мировой войны. Зависть к благополучному спокойствию и реальные возможности привели меня к желанию осесть в этом месте.

Через некоторое время выяснилось, что яркое солнце и синее море бывают примерно три недели в году. Вальсирующие пенсионеры, одинаковые, как близнецы, преимущественно живут в убогих терасхаусах на весьма скромную пенсию. А их количество, помноженное на число ненастных дней в году, плюс отсутствие работы, приводят в результате к повальной меланхолии, хандре и черной депрессии практически у всех жителей этой местности.

Елизавета докурила сигарету и сразу же взялась за другую. Она довольно много курила для своего возраста и если слышала о ком-то, что тот много курит, удовлетворенно говорила: «Курит? Это хорошо…»

Мы продолжали говорить ни о чем. Елизавета прекрасно говорила по-русски, но с мягким акцентом. Скорее, это была иностранная интонация человека, долго прожившего заграницей. Она сумела сохранить родной язык, хотя не говорила на нем на протяжении многих лет, и была рада знакомству с русскими и возможности, как она говорила, «поболтать» на родном языке. Иногда она забывала некоторые слова и даже фразы, заменяя их английскими, хотя, возможно, просто не знала, как это сказать по-русски.

Она родилась в Египте в 1924 году в семье русских беженцев. Ее родители познакомились уже в этой стране, но, может быть, даже находились на одном пароходе, спешно отплывающем от берегов Одессы в 1919 году. Дед по линии отца был управляющим шахт в Макеевке и принадлежал к дворянскому роду. Елизавета очень гордилась своим происхождением и, когда я называла ее дворянкой, удовлетворенно кивала головой.

Стройная, юная, очаровательная в свои восемнадцать лет, она замерла от волнения, когда ее пригласил на танец элегантный офицер Британского военно-морского флота, и закружилась с ним в роковом вальсе, связавшем их более чем на двадцать лет. Так она оказалась в Англии и поселилась в Лондоне.

Однако брак был неудачным. Англичанин вскоре стал выпивать, потом и вовсе запил, а когда он внезапно умер, он скорее освободил Елизавету от тяжкого брака, чем оставил одинокую безутешную вдову. Вот тогда она и решила оставить Лондон и переехать в наш маленький городок. Два ее сына Джон и Майкл к тому времени уже выросли, и она, воспользовавшись появившейся свободой и знанием русского языка, устроилась гидом в туристическое агентство и стала возить любопытных англичан в Советский Союз.

Это был, возможно, самый лучший период в ее жизни. Ей нравилась эта страна. Она чувствовала, что это, пожалуй, ее родина. Все ей было здесь интересно, ново, необычно, как ребенку, впервые познающему мир.

Где только в СССР она не побывала! Почти во всех больших городах, на Дальнем Востоке, на Кавказе, в Крыму, в Прибалтике.

Особенно вспоминала она поездки в Среднюю Азию: жаркое солнце, местное гостеприимство, древние традиции и экзотика. Одним словом – Восток.

Она любила рассказывать о своих путешествиях в Советский Союз. Один раз у нее даже завязался роман на пароходе, во время круиза из Сочи в Одессу, с молодым черноморцем, – она, все-таки, была неравнодушна к морякам. И так как он проводил больше времени с Елизаветой у нее в каюте, чем на вахте, боцман спустился к ней и, застав их в постели, не догадываясь, что англичанка прекрасно говорит по-русски, строго отчитал его и с простой советской откровенностью заметил: «Ну, на кой черт тебе эта старуха?»

«Что? Это я старуха?!» – не стерпела Елизавета.

Боцман на несколько секунд потерял дар речи, а потом оторопело спросил: «Ты что, ее русскому языку уже научил?»

– Подумать только, такое про меня сказал! – возмущалась Елизавета. – Мне тогда было всего сорок с небольшим! Нет, я этого так, конечно, не оставила. Пошла к капитану и потребовала извинений, пригрозила контракт расторгнуть. И что вы думаете? Сам капитан извинялся…

Иногда она чувствовала повышенный интерес к своей особе со стороны, как она говорила, «кей джи би». Как-то раз с ней даже побеседовал человек из этой организации и, может быть потому, что эта встреча закончилась шампанским в ресторане, слово «кей джи би» она скорее произносила с оттенком таинственности и любопытства, чем с подлинной опаской и боязнью.

– Как ваш Джон? – поинтересовалась я.

– Который? – спросила Елизавета, лукаво улыбнувшись.