– Отличный день рождения. Все великолепно. Кстати, Вик сказал, что завтра в пять заедет. Там по арт-центру надо еще коечто сделать…
К сожалению, и этот арт-проект оказался очередным прожектом, неосуществимой мечтой. Но то время я вспоминаю с улыбкой. Ведь в нем были Патриша и Вик.
Однако удивительным и болезненным было их внезапное исчезновение после того, как местный муниципалитет зарубил наш план.
Вик нам больше никогда не позвонил, и Патриша тоже.
Я не теряюсь в догадках. Просто переворачиваю страницу.
Позже я слышала, что они уехали во Францию.
Вот странно, англичане не любят французов, а едут жить во Францию. Чем это объяснить?
И снова зима. Короткие серые дни и мрачные вечера. Но недостатки английской погоды скрашивают рождественские украшения. Через две недели Рождество, потом Новый год. Витрины сверкают огнями, везде маленькие елочки с блестящими красными шарами и бантами, забавные Санта-Клаусы и новогодние гирлянды.
Я иду по улице, а ноги у меня тяжелые, словно закованные в чугунные ботинки. И какое-то странное ощущение непричастности, потусторонности всего, что вокруг меня. Я вроде тут и не тут. Как будто лишняя в этом мире. И внутри все сжимается до боли и кажется, что трудно дышать. Что же это со мной? И когда слезы без причины сами льются из глаз, я понимаю, что у меня депрессия. Как же мне с этим справиться?
В квартире холодно, потому что батареи включаются два раза в сутки: с семи до десяти и вечером с пяти до двенадцати. Конечно, мы можем их вообще не выключать, но счета будут огромные. Поэтому мы пользуемся таймером, чтобы экономить. Здесь так принято, здесь все так живут. И я уже несколько лет зимой страдаю от холода.
Пока Лёша занимается, мы с Андреем решаем пройтись.
Ноги сами идут на берег. Море неприветливое, грязное, с мелкой нервной волной. Уже темнеет, дует сырой ветер, и все те же вечные отливы и приливы.
Мы стоим на тугом мокром песке и смотрим вдаль через пролив Па-де-Кале, через Францию, через Европу, на восток. Где-то там, далеко осталась часть души, и ничего с этим не поделаешь.
Мне просто хочется завыть. Я вижу, что Андрею тоже хреново. И тогда я понимаю, что надо что-то спеть. Что-то свое, родное.
Я пытаюсь вспомнить хоть какую-то нашу песню и не могу. Да что же это со мной?
– Андрей, ты помнишь какую-нибудь нашу песню?
Мой вопрос застигает его врасплох. Он растерянно улыбается, напрягает память, но и у него ничего не получается. Наконец он начинает что-то напевать, но без слов. Я узнаю мелодию и подхватываю:
Но почему «Дрозды»? Почему мы вспомнили именно эту песню? Ответа нет. А нужен ли он?
Хороша картина: мы стоим на берегу Па-де-Кале, вокруг ни души – и поем песню о волшебниках-дроздах! Да, совсем мы тут в Бродстеирсе одичали.
Мне грустно и не хочется идти домой. Я предлагаю еще погулять, и Андрей тут же соглашается. Мы решаем пойти в сторону Рамсгейта и направляемся вверх вдоль Рамсгейт Роуд.
Этот путь я знаю уже наизусть, хоть иди с закрытыми глазами. Метров через триста сворачиваем на Розмари Роуд. Потом сокращаем по тропинке между домами и выходим на Хересон Роуд. Теперь еще немного вперед…
Стоп. Здесь же рядом на Сент-Девидс Роуд живут Терри с Ларой. Это одни из наших немногочисленных хороших знакомых. Мне трудно сказать «друзей», потому что друзей у нас здесь нет. Хотя по-английски, я бы, конечно, как и англичане, употребила слово friends – друзья. Мы знаем их давно, но видимся нечасто.
Лара – русская, работает переводчиком. Она сейчас, скорее всего, в Лондоне. А Терри, возможно, в Рамсгейте. Как всегда, подальше от лондонской суеты.
А что если мы к нему зайдем? Это, разумеется, не поанглийски. Но Терри наш человек, разве что по-русски не говорит. Но хорошо понимает.
На углу в лавке Андрей покупает бутылку водки – ну не с пустыми же руками идти в гости, и мы сворачиваем на улицу к дому Терри.
Сент-Девидс Роуд – маленькая тупиковая улочка длиной чуть больше ста метров. По обе стороны дороги справа и слева близнецы-терассхаусы. Они прижались друг к дружке, будто замерзли, и хотят согреться. Эти домики образуют единое строение и отличаются друг от друга только цветом и оградой.
Дом Терри в середине. В окнах темно.
Андрей стучит.
Мы тихо стоим под дверью, ловя каждый звук внутри дома, и ждем. Нет, уходить определенно не хочется. Терри, будь дома, открой!
Наконец внизу зажигается свет, и дверь открывается.
Терри удивлен, но приятно. Ему за пятьдесят. У него всклокоченные седоватые волосы и помятый вид. Видно, что он не брился уже несколько дней. Поверх старого спортивного костюма накинуто ставшее домашним пальто. Терри улыбается, и в его небольших серых глазах вспыхивают маленькие искорки. Он приглашает нас на кухню, извиняется за холостяцкий беспорядок и усаживает за стол.
Даже с улицы я чувствую, что в доме очень холодно. Терри читает мои мысли.