Английский дневник

Дочь Люда выросла и превратилась в высокую, стройную, голубоглазую красавицу. Все бы хорошо, но вечное недовольство и отсутствие цели делали свое дело. Учиться не хотела – неинтересно, работать – ничего не платят, замуж выйти – никто не нравится. Да, в те годы вокруг одни бандиты были. И тогда, видя, что толку нет, а годы идут, Тонька связалась с брачным агентством, которое подыскало Люде жениха во Франции, и Люда, не долго думая, вышла замуж. Была ли любовь, не было – не важно, зато все подруги завидовали и дочь пристроена. На свадебных фотографиях сама Тонька была в красивом розовом платье, купленном для торжества в дорогом магазине. У француза была своя булочная, и он каждый день поднимался в три часа ночи, замешивал тесто, пек аппетитную сдобу, а Люда ее продавала. Жила она теперь в старинном французском городке, очаровательном и благообразном, как все маленькие европейские города, когда приезжаешь в них погостить. И Тонька каждый год ездила во Францию к дочери, подолгу у неё жила, а потом любила со знанием дела рассказывать всем приятельницам, какая она, Франция, то бишь заграница. Она познакомилась с другими женщинами, у которых дочери были замужем за французами, и они регулярно общались между собой, образовав своеобразный маленький «комитет тещ французов». Они обменивались друг с другом опытом замужества своих дочерей, разнообразными пустяшными мелочами и собственными впечатлениями.

От Софки Тонька знала, что Михаил со своей женой уже несколько лет живет в Испании, где купил дом и работает по контракту в симфоническом оркестре. На одной из фотографий в Тонькином альбоме он стоял вместе с Петенькой, приехавшим его навестить.

Петенькины рыжие волосы со временем превратились в черные, и с фотографии на Тоньку смотрел здоровый усатый парень, на полголовы выше отца, с длинными, как у мушкетера, волосами. Одно время он доставлял Софке много хлопот своим поведением и учебой, но позже, как и должно быть, все утряслось.

Поток прилетевших пассажиров увеличился. Те, кого должны были встречать, шли не спеша, выискивая в толпе знакомые лица.

Софка первая увидела Тоньку, мысленно потерявшуюся в своих альбомах. Бросила чемодан мужу, подбежала, обняла, зацеловала, расплакалась. Все такая же копна иссиня-черных, уже крашеных волос, в небольших глазках – те же игривые огоньки, тот же чуть кокетливый наклон головы, только уже совсем располнела, видно, устала бороться. Тонька тоже плакала. Большая, грудастая, она с возрастом поблекла и выцвела, словно ивановский ситец на солнце.

11

Они сидели в небольшом уютном ресторанчике на Ру де Театре.

– Какой прелестный, романтический город! Как хорошо, что мы встретились здесь. Знаешь, всю жизнь мечтала попасть в Париж, а теперь все иначе, все по-другому. И Париж для меня иной, хоть я никогда не была здесь раньше. Тебе этого не понять, Гнидхен. Когда живешь заграницей, это уже не заграница, а эмиграция – и все, хорошо это или плохо, воспринимается по-другому… Иногда мне кажется, что не время летит быстро, а какого-то куска жизни просто не существует, что я что-то проскочила и оказалась в будущем, так незаметно прошли эти годы, будто и не жила вовсе… Ну, Ленька, что не наливаешь? Ты-то чего загрустил? Всю жизнь на мне как сопля висишь… Ладно, давай лучше выпьем – выпьем за то, чтобы мы снова встретились…

Вечер был тихий, безветренный. Их последний вечер в Париже. Они шли по набережной Сены, вдыхали теплый речной воздух, так похожий на киевский, и каждый думал о своем. Тонька – о том, что еще надо купить босоножки и сумочку, Леонид Аркадьевич – что выпил чуть больше, чем следовало, а Софка – о своем неуклюжем диване и старом потрепанном кресле.

Подростковые страсти

1

Если по-честному, Оля была никакая. Глазки маленькие, водянистые, лицо круглое, нос широкий. Волосы слишком черные, то ли вились, то ли нет, и ростом не вышла. Она смущалась по любому поводу, глупо тряся головой и мелко моргая. И смеялась она некрасиво, показывая два больших передних зуба.

Она уже перешла в тот возраст, когда девочки начинают обращать внимание на свою внешность. Разглядывая себя в зеркале, Оля не видела ничего хорошего. Правда, когда она рассматривала свое лицо по частям, ей казалось, что есть в нем что-то симпатичное. Так, глаза сами по себе были ничего и даже казались ей голубыми. Губы, чуть припухлые, правильной формы. Нос хоть и широковатый, но зато прямой. Да, но эти ужасные прыщи! Они просто не давали покоя. Только один пройдет, как уже другой созрел, и руки так и тянутся его выдавить. А потом он воспалялся еще больше, и на его месте появлялась безобразная коричневая короста.

«Черт…» – выдохнула Оля и отошла от зеркала.

В коридоре послышался звук открываемой двери. Это мать вернулась с работы. Оля быстро села за стол и уставилась в учебник.

– Оля, ну иди, помоги.

Оля нехотя встала, вышла в коридор и взяла у матери сумки.