Английский раб султана

— К чему? Чтобы ты донес?

— За кого ты меня принимаешь?!

— За того, кто ты есть на самом деле.

— Я пленник, не более того.

— Не смеши меня. Ты сам хочешь им быть, вот ты и пленник. Что твоя нога — предлог, и только. Захоти ты вырваться на свободу — ты бы без ног уполз, а костылем своим хоть одному турку, да пробил бы башку! Не хочу говорить с тобой. Не был бы я таким трусом, дал бы тебе яд под видом лекарства, чтобы не позорил род христианский.

Торнвилль долго думал об этом, и как ни посмотри, а выходило, что грек-το прав, несмотря на ту обидную форму, в которую он облек неприкрытую истину. Шевельнулась мысль: "А что если и вправду взять да и исчезнуть тут, в Бурдуре? Нога — большая помеха, но вот этот же грек взял да и помог бы… Может, он на это и намекал?.."

Однако подвел, как всегда, типичный гамлетизм: пока Лео два дня размышлял, ходил в греческую церковь, чтобы хоть там поговорить с Богом, Гиязеддинов обоз отправился далее, и вопрос отпал сам собой, надолго заставив юношу тосковать и проклинать собственную нерешительность.

Гиязеддин, приметив угнетенное состояние юноши, перед отъездом вручил ему бурдюк со словами:

— Я не знаю, что тебя гнетет, но это, думаю, поможет сделать твой путь веселее.

Да, это не способ отогнать дурные мысли, но за неимением лучшего…

По мере того как содержимое бурдюка переливалось в желудок рыцаря, на душе светлело, в мозгах, наоборот, темнело, и скоро он ехал уже, как древний пьяный Силен, спутник Диониса, блаженно улыбаясь, еле держась на муле в состоянии полной нирваны.

Гиязеддин сокрушенно качал головой, но ничего не говорил, зато думал: "Франк есть франк, и ничего с ним не поделаешь. Работать еще над ним и работать. Насколько прав был пророк Мохаммед, да благословит его Аллах и приветствует, когда запретил пьянство".

Турки с сильно пьяным англичанином миновали бурдурские сады по дороге, ведущей к озеру, пересекли речку по мосту и набрали в мехи воды из реки. Из местного озера, даже если захочешь, не удалось бы напиться, ведь оно было горько-соленым, и из него, как и на Кипре у Лазаря, добывали соль.

Довольно много времени занял объезд озера. Потом ехали долиной меж двух гор, пока не выехали ко второму озеру, где сделали привал, а Лео воспользовался этим, чтобы окончательно опустошить бурдюк.

Далее миновали руины Лагона, видели третье озеро, к которому прибыли только на следующий день, и то, довольно поздно, набрали воды, которая оказалась пресной, но не очень хорошей, о чем свидетельствовал какой-то белый осадок по берегам.

Рыцарь меж тем мучился не только от похмелья, но и от горьких терзаний по поводу того, что он и вправду упустил хороший случай. Врач же говорил, что можно было ему остаться подлечиться — вот и надо было сыграть больного, не могущего продолжать путь. "Может, меня и оставили б пока здесь, — думал Лео, — а может, и нет. Богослов-то как, остался бы? Или он все же поехал бы дальше, а меня оставил под надзором своих людей, чтобы доставили меня позже? Тогда вообще легко было бы бежать… Ох, уж чем воистину силен всякий человек, так это задним умом!.."

"Впрочем, — старался успокоить себя Торнвилль, — и после, пожалуй, сбежать будет нетрудно, если Гиязеддин не изменит своего отношения, да и нога заживет. Вдруг и в самом деле еще ломать придется?"

Далее путь серьезно изменился, ведя по горным сосново-кедровым лесам. Иногда леса переходили в долины и луга, на которых паслись отары овец.

Обоз прошел мимо древнего Мандрополиса, оказавшись меж двух высочайших гор со снежными шапками. На одну из вершин — Кадм — предстояло осуществить подъем.

Труден он был, как никакой иной доселе, — холод, сырость, туман. Вновь летят камни из-под копыт мулов и ослов. Облачность не позволяла видеть ни низа, ни верха: шли, как в молоке, поглощенные безвременьем. Становилось жутковато. Заночевали.

Рассвет волшебно окрасил облака в розовый цвет, однако дальнейшее продвижение не стало от этого более веселым или удобным — все равно шли, как казалось, в никуда, а когда начался спуск, он был более труден и опасен, чем подъем. Ноге Лео тем временем стало хуже, да и ребра разнылись. "Непогода, что ли?" — подумал он.

Но вот немного развиднелось. Впереди обозначилась большая заснеженная гора и долина. Богослов, желая блеснуть знанием не только мусульманских писаний, сказал Торнвиллю:

— Это гора Хонас. Как утверждают ваши волхвы, на ней некогда явился архангел Микаил[75]. А на склоне ее ранее был город Колоссы, куда направил одно из своих писем Павел, сподвижник пророка Исы[76].

Из-под Кадма начинал свой бег речной поток Ликус, оплодотворяя долину. Извилистый путь вел к долгожданной цели — Денизли, но нужно было еще пересечь долину, перевалить горный хребет и затем вновь двигаться по долине, ведшей уже непосредственно к Денизли. На все это ушло два дня.

…Городок Денизли чем-то напоминал Бурдур. Такое же утопание в растительности благодаря водам Ликуса и Меандра. Такое же смешение турецкого и греческого населения.