Английский раб султана

— У ословника к стене будет прикреплена веревка. Только лезь осторожно, не разбуди животных. Перелезешь — и все, свободен, как птица. Вместе с инструментом я дам тебе кинжал и немного денег — немного. Но их хватит, чтоб купить среднего состояния лошадь, и на еду еще останется. Несколько дней на юг — и ты доскачешь до Бодрума. Там замок твоих единоверцев и спасение.

Лео схватил турка за руку и пламенно проговорил:

— Спасибо тебе, брат! Как мало я еще разбираюсь в людях!.. Друг оказывается врагом, а враг — другом!..

— У Аллаха все премудро закручено, не нам познать Его пути. Не будем медлить, я пошел за инструментами.

Лео ликовал — вот Бог все и устроил. В глубине души, конечно, неприятно, что Шекер-Мемели достанется этому мерзавцу с жиденькой, словно ободранной, бороденкой и злыми глазами, но… каждому свое. Если вера мешает, что думать?

Ибрагим не заставил себя долго ждать, принес все, что обещал — пилку, кинжал и кошель, пожелал удачи и отправился спать.

Дрожащими руками англичанин принялся лихорадочно пилить железо, стараясь шуметь как можно меньше и прикрыв производимую работу полой халата.

Поначалу дело шло с трудом, потом то ли успокоился, то ли приноровился. Никто не был разбужен, только ханум еще не спала — петь уже не пела, просто играла на лутве. Потом прекратилось и это.

Лео видел, как спустя некоторое время зажегся свет за одним из окон гарема, закрытых ажурной деревянной решеткой. Стало ясно, где Шекер-Мемели, но надо было работать, железо постепенно поддавалось…

Вот и все, пропил сделан. Усилие — края начали медленно, но верно расползаться. Чуть-чуть бы раздвинуть, чтобы еще раз не пилить. Вот, все. Свобода!

От оков осталось кольцо на лодыжке и пара звеньев при нем. Но это такая мелочь, о которой и думать нечего. Главное — сбежать, а там, потом, он чем-нибудь завяжет признаки рабства. Ословник — теперь к нему.

Но почему ноги не идут? Отчего душат ярость и гнев? Отомстить?! Нет, это не то — хоть с Лео в итоге обошлись нехорошо, но все равно улем ведь спас его в Анталии, и выходил. Пусть старик живет, Бог с ним. Что же тогда?

Перед глазами встало мучительное воспоминание: Шекер-Мемели лежит в саду, а служанки натирают ее тело маслом… И Лео в безумном желании совершил один из тех своих непредсказуемых поступков, способность к которым тревожила еще покойного аббата Арчибальда.

Юноша проник в дом, беспрепятственно пробрался в башню и в пару минут при помощи кинжала и пилки расковырял ветхий замок, а затем легким шагом миновал галерею, вознесся по лестнице на второй этаж.

Главное было — не ошибиться, но проникающий из-за незакрытой двери свет подсказал верное направление. Лео рывком растворил дверь и застыл на пороге с кинжалом в руке, глядя безумными глазами на перепуганную, но молчавшую Шекер-Мемели.

Она возлежала на трех матрацах, обложенных диванными подушками и покрытых простынями, совершенно голая. Беспокойный свет масляных лампадок, колышимых ветерком из окна, бликами мерцал на ее божественном, манящем теле.

По взгляду нежданного гостя женщина поняла всё и, улыбнувшись, протянула к Лео руки и открыла объятия своих ног. Он бросил ставший ненужным кинжал, скинул халат и бросился к ней.

Шекер-Мемели крепко схватила его, обдав жарким дыханием и таинственным запахом восточных ароматов, прижала к своему телу, исстрадавшемуся без мужской ласки, а затем сладострастно застонала, даря юноше поцелуй за поцелуем своими коралловыми устами.

Он, истерзанный желанием и двухлетней невозможностью отведать женщины, яростно набросился на эту роскошную плоть, также быстро покрывая поцелуями лицо Шекер-Мемели, шею и все прочее.

Наконец их губы встретились и долго-долго не расставались друг с другом… А к чему здесь слова?.. Кажется, что они уже излишни.

Три часа влюбленные отдавались без остатка той страсти, которую они столь долго не могли удовлетворить, и зная наверняка, что это их первое и последнее свидание. И вот время счастья окончилось. Скоро должно было начать светать, и медлить более было нельзя. Шекер-Мемели поняла, что ее возлюбленный уходит, и заплакала. Лео крепко прижал ее к себе и промолвил:

— Прости, прекрасная, но мне надо идти. Почему — долго объяснять. Спроси Гиязеддина.

— Останься со мной навсегда…

— Навсегда… Может, я и рад бы, но в этом мире ничего не бывает навсегда. Прощай. Я рад, что ты была в моей жизни.

— А ты — в моей. Я всегда буду любить тебя, Арслан…

— Я этого не заслуживаю! — Прощальный поцелуй в губы, и Лео бежит, слыша за собой:

— Я буду ждать тебя, и да будут очи твои ясны!..

Лео думал, будет радостен — но горе сжало ему грудь. Он пересилил себя и побежал к ословнику, раздумывая над тем, почему же так получается, что вера мешает любви, а Бог, который, как пишут, Сам есть Любовь, разъединяет два страстных, любящих сердца… Может, это и не Бог вовсе разлучает, а тупые людские постановления, пресловутые предания старцев?.. А Бог вот взял и соединил их, пленника-христианина и роскошную ханум, и никакие тут постановления не помешали.