Английский раб султана

— Хорошо, но не совсем то. Не такой чин, чтоб сорвался сюда, в сердце вражеской страны, на опознание. По-любому, тут должен вмешиваться уже Великий магистр, а это хлопотно, тем более что он там — новый, француз Пьер д’Обюссон. Мой соотечественник, Джованни-Батиста Орсини, отошел в лучший мир, с ним, я думаю, я вернее бы договорился. Не хочу сказать о новом магистре ничего дурного, может, он и выше ваших англо-французских дрязг… Но плохо, что ты — англичанин, а он — француз. Скажи, а в Англии кто мог бы подтвердить твою личность?

— А, вот с этим проще — меня все Киркстидское аббатство знает, только там осторожнее надо, лишь бы подлюка Энтони не нагадил.

— Это ясно — но вот, кажется, и отмычка к нашему замку. Я отправлюсь в Англию, сначала постараюсь получить от аббата письменное подтверждение твоей смерти, потом выдвину обвинение от твоего имени и привезу сюда парочку монахов-свидетелей на опознание — теперь понял? Аббата под суд, имение возвращают тебе, я его продаю по твоей доверенности, беру из этих денег гонорар, покрываю расходы — и все. Моя задача — вырваться отсюда и обделать твое дело, а твоя — дожить, вот и все. Просто!

— Слов нет! По гроб жизни буду тебе благодарен!

— Оставь слова и сантименты — ты платишь, вот и твоя благодарность. Лучшая из тех, что можно придумать. Молись, чтоб меня скорее отсюда вытащили!

Словно ангел смазал целебным бальзамом раны души Торнвилля — неужто и в самом деле возможно такое? Через десять дней за Чиприано-флорентийцем и вправду пришли. Пару часов спустя он вновь появился на стройке уже другим человеком — щегольски одетым, выбритым, при шпаге, со свидетелями и уже с готовыми бумагами для Торнвилля.

— Вот, я уже и на свободе, — радостно сообщил он Лео. — Ознакомься с бумагами и подпиши, если согласен, тут на все случаи жизни, они вот подтвердят наш договор. Через три месяца, самое большее — через четыре, я разделаюсь с делом моего благодетеля и займусь твоим. Клади срок доплыть туда-обратно, там еще месяц-два, вот и выйдет, что, если живы будем, через год свидимся. Может, чуть раньше, может, чуть позже, как Бог даст. Так. Надсмотрщика ко мне!

Турок явился к флорентийцу, подобострастно поклонился. Тот сморщился и сказал:

— Не надо, не надо выгибаться, еще утром ты вел себя со мной совсем не так, свиная голова. Смотри, что покажу! — В тонких пальцах итальянца блеснул новехонький золотой, отразившись своим блеском в алчных глазах турка; тот заулыбался, но Чиприано мигом разрушил все его надежды: — Итак, если сохранишь жизнь этому молодцу, через годик получишь от меня десять таких. — И проворно спрятал монету в кошель; турок с ворчанием удалился, Лео блаженно улыбался. — А ты не смейся, англичанин. Я щедр из твоих денег!

— Понятно. Пусть лучше и этому нечестивцу кой-чего перепадет из моего наследства, да чтоб аббату не досталось.

— Насчет этого даже не сомневайся. Если Чиприано будет жив — он сделает свое дело!.. Ты, главное, год продержись. Может, и поменьше. До встречи, мне пора!

И итальянец ушел вместе со свидетелями и бумагами. Надежда, которую он вселил, сначала была сильна, но потом, с прошествием недель и месяцев, все больше таяла под тяжким напором трудовых будней султанского раба. Лео тщательно отсчитывал время — только это удерживало его от черного отчаяния и сумасшествия, но когда минул год, а за ним по-черепашьи медленно потянулось "добавочное время", стало невмоготу. В душе зародилась сначала тревога — а жив ли итальянец? — потом уступившая место подозрению — а ну как он что начудит с его бумагами, получит землю, деньги, а его так и оставит тут гнить?.. Вот это было открытие, вполне могущее свести с ума… С каждым днем оно угнетало все сильнее и под конец совсем уж одолело, когда разнесся слух, что строительству скоро конец и султан Мехмед въедет в свой новый роскошный дом. Стало быть, рабов-то поразведут по новым объектам? И где флорентиец будет его искать — если будет? В общем, все было плохо, и просвету видно не было…

Вскоре, стоя в толпе понурых, ободранных рабов, он созерцал, как 46-летний султан Мехмед-оглу-Мурад Фатих — гроза христианской Европы, покоритель Константинополя и иных городов, крепостей, стран, островов и все еще ненасытный в своих завоеваниях — торжественно въезжал в свой новый дом.