Английский раб султана

— Оставь. Все мы люди. Я сейчас — рыцарь без имения и денег, еще пару дней назад — раб султана. То ли Бог, то ли судьба раздают нам роли, нас не спрашивая, и мы знаем лишь, кто мы были, не уверены в том, кто мы есть, а уж кем будем, пусть даже через день или час — то нам неведомо.

— Философ! — восхитился гигант. — Уважаю! Посидим за кувшином-другим, поговорим. У меня времени еще хватает… А не хватит — черт с ними, подождут, потому что без меня хрен уплывут!

На том и порешили; а пока они заседают, самое время перенестись совсем недалеко — в новый султанский дворец, где начинают разворачиваться события из разряда тех, что принято называть судьбоносными и историческими, и немножко "отмотать" несколько часов назад, чтобы затем все, что нужно, совпало по времени. Итак, ранее утро…

16

Султан-завоеватель был мрачен. Хор придворных льстецов уже прожужжал ему все уши славословиями по поводу его нового обиталища, возведенного на руинах дворца византийских василевсов, а в его голове молотом отдавались чеканные строки Хайяма:

Сидит сова среди развалин Туса
Над черепом великого Кавуса:
"Пугу! Где шелест шелка, звон браслет?
Где трубы громкие твоих побед?"[93]

Что дворец! Перед другими он может в безмолвном недосягаемом величии выказывать из себя тень Аллаха на земле и все такое прочее, что прописано на воротах его нового дворца, но перед самим собой как ему не быть честным? Знамя ислама еще не покрыло своей тенью многочисленные гяурские земли и города, и что толку в покоренных, когда они постоянно готовы восстать, и никакие реки крови не устрашают их.

Даже в Греции, в высокогорьях, есть еще места, где турку нельзя появиться без того, чтоб не полететь вниз головой в пропасть, с распоротым животом или размозженной головой. Вот Албания. Нет уже Скандербега, а дело его живет. Вдохнувшего воздух свободы и выпившего вина неповиновения трудно загнать обратно под ярмо… Значит, надо резать, жечь… нет, выжигать… Но славно ли это — победить мятежных вонючих пастухов, давно уже запроданных османам их князьками, суетливо топчущимися вокруг султанова трона и казны, словно мухи у меда, а и не сказать хуже?.. Италия — вот где поле славы. Пустить пастись своего коня там, где живет их главный дервиш, именуемый папой. Италия! Набитая сокровищами и мудрыми книгами! Это не нищая Албания. И, конечно, Родос. Взять его — все равно что повторить свой константинопольский успех. Это будет второй Константинополь и по трудности, и по славе. Наглые воинственные монахи, они думают, что спасутся за их высокими стенами и крепкими башнями, словно его, великого падишаха, пушки не сметут эти твердыни в груды щебня вместе с их защитниками. Родос… Он один, пожалуй, всей Италии стоит. Султан уже готов к разговору со своими сановниками по этому поводу, но для них это будет неожиданностью… кроме Палеолога. Мизак тоже все приготовил…

Тяжелым взглядом Мехмед обвел собравшихся в роскошном, изуроченном цветными плитками и позолоченной резьбой павильоне, располагавшемся рядом с гаремом — святая святых султана, ближе пускать некуда. Он только что оттуда, изволив облагодетельствовать красивую гречанку из знатной трапезундской семьи… Что там, что здесь: пестрота людей, одежд и мыслей… Один шейх-уль-ислам заседает в простых белых одеждах, зато с таким алмазом на тюрбане… Как правило, этот сановник не допускался на заседания дивана, ну да и сам султан на нем обычно не показывался, слушая прения из окна башни, пристроенной к павильону, и только своим покашливанием или демонстративным удалением выказывая свое недовольство или несогласие. Нет, сейчас это не простое заседание, оно должно направить дальнейшее развитие государства османов, его расширение… Об Албании уже поговорили, это дело решенное, и, как бы так выразиться, потерявшее свой вкус.

— Гяуры обеспокоены нашими успехами, — наконец угрюмо выдавил из себя Мехмед, извлек из ножен свой верный кривой меч и начал медленно и негромко читать изваянные на нем золотом письмена: "Во имя Аллаха, милостивого, милосердного. Пусть будет удачна власть Аллаха, Вседержителя, который укрепляет скобы веры сверкающими и ясными словами стихов и острыми и пылающими клинками. Да пребудет мир с пророком Мухаммедом, выраженный самыми прекрасными и плавными словами".

— Пришла пора, — продолжал султан, — не только показать неверным огненный свет наших клинков, но и, покорив Албанию, обратить наши взоры на Родос и Италию. Пока не разорено волчье логово, не будет конца гибели овцам.

Султан умолк, давая правительству переварить его новую идею. Первый камень брошен, посмотрим, каковы круги от него. Молчат… Не ожидали… Визири, главнокомандующие, капудан-паша, янычарский ага… Ах да, надо же дозволить…

— Я слушаю.

Шейх-уль-ислам, желчный, высохший старичок, метнул яростный взгляд на султана и изрек: