Английский раб султана

— Ну, раз он к нам не едет, почему бы нам самим не навестить его? Значит, так: после победоносного — а в этом мы не сомневаемся — завершения албанского похода я объявляю войну Неаполю и Милану; вместе с тем мы нападаем на острова и юг Италии, откуда, укрепившись, двинемся на Рим, попутно блокируя полуостров с моря. Иоанниты сильны на море, но не настолько, чтобы помочь своему папе. Им свой бы остров защитить, не то что… Кстати, Зизим, мой мальчик, правитель Карии, вполне искренне полагает, что нам с рыцарями надо жить мирно, да и его сосед по владениям, мой достопочтенный племянник Челеби, того же мнения… Зизим… Ребенок. Наивный ребенок. Но его искренняя убежденность сослужит нам хорошую службу, а Аллах — наилучший из хитрецов, и хитрость Аллаха несокрушима. А ведь сказал Пророк — да благословит его Аллах и приветствует: "Неверующие подобны скотине, на которую прикрикивает пастух, тогда как она не слышит ничего, кроме зова и крика. Они глухи, немы и слепы. Они ничего не разумеют". Я уже распорядился усыпить бдительность магистра мирными переговорами и даже подготовил посла — со всеми соответствующими пользе дела наставлениями, дабы, словно хитрая Пенелопа, ночью распускать все то, что соткет за день; о, мы еще посадим их всех на адскую цепь в 70 локтей, и едой им будет кровавый гной, кипяток и ядовитые колючки. Сегодня этот посол будет вам представлен… Грек, перешедший в ислам, человек беспринципный… Да, Мизак-паша? Верно я тебя характеризую? Ладно, не обижайся… Так вот, значит как. Кроме того, почтенный правитель Ликии уже получил наше высочайшее предписание под предлогом выкупа пленных гяуров начать длительные переговоры с д’Обюссоном, застя ему очи и выведывая все, что нужно. Не беда, если он кого-то и вернет в дом неверия — все одно Аллах предаст их в наши руки — всех сразу.

— Но я слышал, — осторожно вмешался адмирал Ахмед-паша, — что д’Обюссон уже обратился с призывом ко всем желающим благородным рыцарям франков и орденским братьям со всего Фарангистана прибыть на Родос для его защиты. Не очень-то усыплена его бдительность. Я дерзнул принести с собой одно из его перехваченных посланий, и если великий падишах соблаговолит…

Адмирал выжидающе уставился на Мехмеда: тот кивнул, и Ахмед-паша ловко вынул из глубин своих одежд небольшой свиток, развернул и начал торжественно оглашать:

— "Мои дражайшие братья, посреди величайших опасностей, коими устрашают Родос, мы осознали, что нельзя более не положиться на такую помощь, как общий и скорый сбор всех наших братьев. Враг у наших ворот; гордый Мехмед не полагает преград для своих широчайших замыслов, его власть становится грознее день ото дня; у него бесчисленное количество воинов, отличных капитанов и громадных сокровищ: все это предназначено против нас; он желает нашего уничтожения; у меня есть веские тому доказательства. Его войска уже в движении; соседние провинции наводнены ими; они идут по Карии и Ликии: чудовищное количество судов и галер ждут только весны и возвращения хорошей погоды, чтобы отплыть на наш остров. Чего мы ждем? Разве вы не видите, что иностранная помощь, которая обычно весьма слаба и ненадежна, далеко от нас? У нас нет более резерва, как в нашей собственной доблести, и мы погибнем, если сами себя не спасем. Торжественная клятва, которую вы дали, мои братья, обязывает вас все покинуть по нашим приказам. Во имя чести тех святых обещаний, что вы дали Богу перед Его алтарем, я теперь призываю вас. Возвращайтесь, не теряя ни мгновения, в наше владение, а вернее — ваше, поспешая с равной ревностью и отвагой на помощь Ордену. Ваша мать зовет вас, нежная мать, которая выкормила и вынянчила вас на своей груди — она сейчас в опасности. Возможно ли, чтоб хотя бы один-единственный рыцарь противоестественно предал ее ярости варваров? Нет, мои братья, нет у меня такого мрачного предчувствия. Такие подлые и неблагочестивые чувства несовместимы с благородством вашего происхождения и еще более не согласны с благородством и доблестью, которые вы исповедуете".

— Это делает ему честь и показывает, что он не такой уж и дурак, — тяжело промолвил султан. — Однако что не проведет одного, заставит задуматься и не приезжать других. Он ждет нападения весной и весьма неблагоразумно пишет об этом — но весна этого года уже проходит, да и будущей мы еще не грянем — нас держит Албания. Войск в Карии и Ликии много, судов тоже — но мы бережем свои границы от нападок ордена — кстати, эту мысль надо довести до наших венецианских друзей, чтоб они ее раструбили своими хоботами в доме неверия. Выходит, магистр лжет. К чему нам нападать на Родос, коль скоро мы ведем переговоры и полны решимости увенчать их вечным миром — а? Для чего все это представление, я спрашиваю? То-то. Мизак, распорядись, чтоб привели твоих людей! И пусть принесут то, что сделал немец!

Визирь проворно выскочил и вскоре вернулся и с поклоном доложил:

— Сейчас их приведут.