Английский романтизм. Проблемы эстетики

Философия природы, отношение Шелли к народу как теме поэтической, его интерес к проблеме обновления языка носят явные следы влияния Вордсворта[66]. Оно ощущается в «Гимне интеллектуальной красоте» и в «Монблане». Шелли отрицательно относился к последующей политической ориентации автора «Баллад», но никогда не переставал считать его великим талантом. Шелли пишет: «Какой гнусный и жалкий негодяй этот Вордсворт! Подумать только, что такой человек был таким поэтом! Я могу сравнить его только с Симонидом, угодником сицилийских тиранов и в то же время самым естественным и самым нежным из лирических поэтов» (ShL, II, 26, 25.7. 1819). В раннем, посвященном Вордсворту сонете Шелли называет его «поэтом природы», который воспел вечные, простые чувства человеческие, и уподобляет его то одинокой звезде, то возведенному на скале убежищу. «В почетной бедности твой голос слагал песни, посвященные истине и свободе. Когда ты покинул их, мне осталось скорбеть о том, кем ты был и кем перестал быть»[67].

«Великим поэтом», сравнимым с самим Байроном, Вордсворт оставался для Шелли и в 1819 г. Об этом свидетельствуют цитаты из его стихов и упоминание о них в переписке поэта (ShL, II, 127, 15.10.1819). Как говорилось выше, в Швейцарии Шелли пытался рассеять предубеждения, которые питал против Вордсворта Байрон, и настолько преуспел в этом, что в строфах 72–75 третьей песни «Чайльд-Гарольда» прозвучали мысли, которые имеют параллели в «Аббатстве Тинтерн».

Даже в злой пародии на_ Вордсворта, высмеивающей ханжеские интонации его позднего детища — поэмы «Питер Белл», Шелли в предисловии так описывает эволюцию своего героя: «Сперва он был возвышен, трогателен, глубок, потом скучен, затем нуден, а теперь — Господи! Как скучен — ибо это сверхлегитимная скука!» (ShPW, 346). В самом тексте поэмы Шелли забывает о пародии и находит поистине поэтические слова для описания стихов героя «о луне и долинах, о скалистых озерах, о сердце человека, о всеохватывающем небе, о зеленой груди великой Земли и о странной, сладостной тайнее скрытой во всем том, что стоит за этим миром и, однако, остаётся невидимым»[68]. Стихи Питера возвестили холодному веку, что нельзя лишать душу божественного пламени. «Они пали на сухие равнины, как тихие дожди, одевающие серую землю в зелень, как луна, что внезапно озарила окна мрачной комнаты ярким дневным светом»[69].

Только тогда, когда Питер цинично решил переделать саван, окутавший его гибнущую родину, в простыни для? себя, стих его «стал скучным, грубым, неискренним, примитивным»[70]. Только тогда рецензенты, прежде ругавшие Питера изо всех сил, нашли в его поэзии необыкновенную красоту, глубину и чистоту, а знатные покровители отыскали для него синекуру. По мере того как богатства и почести сыпались на него, проклятие скуки поразило его творчество и обратило в бегство всю округу.

Конечно, нельзя согласиться с Мери Шелли, когда; она, пытаясь примирить английских читателей с памятью: своего мужа, говорит, что «если поэма Шелли и содержит известную критику сочинений Вордсворта и Кольриджа, то в целом для них самих она никак не оскорбительна» (ShPW, 363). «Питер Белл» очень «оскорбительная» пародия, но она высмеивает лишь позднего Вордсворта и, пренебрегая законами пародийного жанра, не только воспевает его поэтический талант в ранние годы, но и сочувственно говорит об испытаниях, выпавших ему на долю. Характерно, между прочим, что даже в юности Шелли, казалось бы, вовсе неискушенный в литературной обстановке, проводил резкую грань между Саути и Вордсвортом, подчеркивая его независимость (ShL, I, 208–209, 15.12.1811).

Оценки Шелли серьезны и основательны: Вордсворт был великим поэтом и перестал им быть только тогда, когда перешел в стан реакции. До такой объективности, замечу мимоходом, Байрон не возвысился. Даже если он, в минуты раскаяния, брал назад свои обвинения, он тут же возобновлял их с новой силой. В «Дон-Жуане», «Письмах к Джону Меррею», то есть в последних, оказавшихся итоговыми высказываниях Байрона, нет и следа спокойного, взвешенного суждения о поэзии Вордсворта и ее значении для современности. Байрон признался однажды, что подражал Вордсворту в стихотворении «Могила Черчилля», но ему в голову не приходило, что он и Вордсворт, при всей взаимной непримиримости своих позиций, принадлежат к единому литературному движению. Шелли, которого Байрон любовно, но несколько пренебрежительно, величал визионером, стоящим вне жизни, в этом отношении был гораздо проницательнее. Он справедливо утверждал, что такие поэты, как Байрон и Вордсворт, не могут не иметь некоторых общих черт, ибо они оба выражают дух века и черпают из новых источников мысли и чувства, открытые его великими событиями. Презрение к недостойному поведению Вордсворта не мешает Шелли оценить значение его поэзии.

6