Английский с Р. Л. Стивенсоном. Странная история доктора Джекила и мистера Хайда

It was on the moral side, and in my own person (именно в сфере нравственности и на собственной своей личности/и лично; in person – лично), that I learned to recognise the thorough and primitive duality of man (я научился распознавать = обнаружил абсолютную и изначальную двойственность человека; thorough – исчерпывающий, полный, основательный, всесторонний, доскональный; тщательный; совершенный, абсолютный); I saw that, of the two natures that contended in the field of my consciousness (я понял, что из тех двух естеств, что сражались на поле моего сознания/разума; conscious – сознательный, осознанный; сознающий), even if I could rightly be said to be either (даже если по праву можно было сказать, что я являюсь тем или другим; either – любой /из двух/; один из двух; тот или другой; и тот и другой; оба; каждый), it was only because I was radically both (так только потому, что я в своей основе был и тем, и другим: «обоими»; radically – в своей основе, в корне, по происхождению); and from an early date (и с самого раннего времени), even before the course of my scientific discoveries had begun to suggest (даже до того, как ход моих научных открытий = изысканий позволил предположить: «начал предполагать»; to suggest – внушать; подсказывать /мысль/; намекать; наводить на мысль) the most naked possibility of such a miracle (совершенно явную возможность подобного чуда; naked – голый; явный, открытый), I had learned to dwell with pleasure, as a beloved day-dream (я привык: «научился» предаваться с наслаждением, словно любимой = заветной мечте; to dwell – обитать, жить; задерживаться /на чем-либо/, рассуждать /о чем-либо/), on the thought of the separation of these elements (мысли о разделении двух этих элементов).

It was on the moral side, and in my own person, that I learned to recognise the thorough and primitive duality of man; I saw that, of the two natures that contended in the field of my consciousness, even if I could rightly be said to be either, it was only because I was radically both; and from an early date, even before the course of my scientific discoveries had begun to suggest the most naked possibility of such a miracle, I had learned to dwell with pleasure, as a beloved day-dream, on the thought of the separation of these elements.