Английский с Р. Л. Стивенсоном. Странная история доктора Джекила и мистера Хайда

The pleasures which I made haste to seek in my disguise (те удовольствия, которым я поспешил предаться в моем /маскарадном/ обличии; to seek – искать; disguise – маскировка; маска, измененная внешность) were, as I have said, undignified (были, как я уже сказал, недостойными; to dignify – облагораживать; придавать лоск, достоинство; dignity – достоинство); I would scarce use a harder term (я едва ли использовал бы более крепкое выражение; term – период, срок; термин, выражение, слово). But in the hands of Edward Hyde (но в руках Эдварда Хайда), they soon began to turn towards the monstrous (они скоро начали превращаться в нечто ужасное: «поворачиваться к чудовищному»). When I would come back from these excursions (когда я возвращался из подобных экскурсий), I was often plunged into a kind of wonder at my vicarious depravity (я часто был погружен в какое-то удивление от своей развращенности, обретенной благодаря нему; vicarious – замещающий, действующий вместо другого). This familiar that I called out of my own soul (этот близкий друг = этот фактотум, которого я вызвал из своей собственной души), and sent forth alone to do his good pleasure (и отправил в одиночку получать удовольствия, какие он захочет), was a being inherently malign and villainous (оказался существом по своей природе злобным и низким/мерзким; being – существование, жизнь; /живое/ существо; villain – злодей, негодяй; ист. виллан, крепостной; inherently – по сути, своему существу, в действительности, в своей основе); his every act and thought centred on self (каждое его действие и мысль сосредоточивались на нем самом = диктовались себялюбием); drinking pleasure with bestial avidity from any degree of torture to another (/он/ с животной жадностью упивался удовольствием /получаемым/ от любых истязаний других /людей/: «от любой ступени/степени пытки по отношению к другому»); relentless like a man of stone (безжалостный, как каменное изваяние).

The pleasures which I made haste to seek in my disguise were, as I have said, undignified; I would scarce use a harder term. But in the hands of Edward Hyde, they soon began to turn towards the monstrous. When I would come back from these excursions, I was often plunged into a kind of wonder at my vicarious depravity. This familiar that I called out of my own soul, and sent forth alone to do his good pleasure, was a being inherently malign and villainous; his every act and thought centred on self; drinking pleasure with bestial avidity from any degree of torture to another; relentless like a man of stone.