Анималотерапия (СИ)

– ...Так он – любитель. У меня, говорит, свинки, хомяки, белые мыши – мне бы, говорит, ещё серых. Ну, или крыс. В общем, завтра в шесть он у приёмного будет, а я ему вынесу наш крысятник...

– А вы точно уже вернётесь? Ну, к шести...

– К трём, – твёрдо сказала Люся.

– А это правда, что тот дом сейчас ничей? Мне соседка сказала...

– Да? – остановилась Люся. – А что она ещё сказала?

– Да ничего...

– Тот дом сейчас Гошин. Ему прабабка оставила. Так и написала – ГО-ШЕ. Меня она не любила. Устраивает тебя?

Яна кивнула. И тут же смутилась – получается, что она согласилась с тем, что Люсю не любили? А сказать, что просто её устраивает само объяснение – тоже как-то... получается, могло бы и не устроить?

Люся стояла и молча смотрела на Яну. Рассерженно, наверно. Взгляд Яна чувствовала, но голову поднять боялась – вдруг действительно рассерженно? Опять ссора?..

– Пришли уже почти... – наконец, пробормотала Яна, искоса поглядывая на светящуюся окошками больницу.

– «Пришли» да «пришли»... Спрашиваешь, а не слушаешь.

– А что?

– Не «что», а «кто». Прабабушка Гошина, вот кто!

– Прабабушка? Нет, я слушаю...

– Пойдём-ка на скамейку. Раз слушаешь. – И Люся усадила на эту самую скамейку Гошу. Он, разумеется, не уселся, стал клониться и сползать куда-то вбок. – Ну, садись, – кивнула она Яне, Яна поёжилась, но села – и тут же получила Гошу «в подарок»: – На-ка тебе! Подарочек. У меня руки отваливаются... Слушаешь или нет?

 

Что рассказала Люся о Гошиной прабабушке – своей бабушке

 

В детстве Люся редко видела бабушку, та к ним не приходила. Иногда они – Люся и мама – сами к ней приходили, и хоть бы раз она была довольна!

Бормоча что-нибудь себе под нос (чаще всего по-татарски), бабушка непрестанно перекладывала с места на место часы, ободки, расчёски, очки... Однажды она взялась переставлять обувь и так всё передвинула, что собравшиеся уходить мама и Люся долго не могли найти своих туфель.

– Просто больше не буду разуваться в этом доме, – тихо, но твёрдо сказала мама.

– Тада не войдёшь, – пообещала бабушка. И стоило к ней прислушаться. Бабушка Закира считалась колдуньей.

Как это – «считалась»? Была или нет? Да так: никто не мог сказать, насколько это правда. И сама она на этот счёт ничего не говорила. Но что-то зловещее было во всём её облике, в этом бормотании, а главное – нет-нет да случались какие-то странные истории, сбывались, казалось бы, бессмысленные, слова, в общем, происходило нечто, заставлявшее так думать.