Янины «дружбы» так волновали Татьяну Александровну потому, что они как-то не очень волновали саму Яну. Так, по крайней мере, казалось Татьяне Александровне. «Понимаете, она общается... – описывала она ситуацию Яниной маме, – общается, но не образует глубоких эмоциональных связей!». Мама пожимала плечами. Не образует так не образует! «Я, например, своих одноклассников вообще не помню!» – говорила мама. Конечно, не Татьяне Александровне. С ней-то зачем спорить? Её-то классное руководство обязывает. Много к чему. В том числе и переживать об этих самых связях...
Яна действительно «общалась, но не образовывала». До школы она добиралась с Дашей (они жили в одном доме). В классе перекидывалась парой слов с теми, кто готов был ими перекинуться. Врагов и недоброжелателей у неё не было, разве что Куприенковская компания поглядывала на неё не вполне дружелюбно – но они на всех так смотрели... Обратно, со школы – опять с Дашей.
Яна считала, что всё идёт более или менее нормально, а когда она думала об этих необразовавшихся «глубоких связях», ей представлялись какие-то подводные канаты, которые надо соединять. И нырять, нырять, нырять... Брр! И ведь нырять-то надо не только тебе, но и той, второй, дружественной стороне. И ту, вторую сторону Яне тоже было жаль. Пожалуй, даже больше, чем себя. Просто никого не хотелось макать в эту холодную воду, в нервотрёпки, отношения, выяснения... Уж очень сложные дружбы были у... Да у кого ни возьми. Дружбы эти кончались ссорами, а ссоры – дружбами с какими-то умопомрачительными перестановками, – даже в команде Куприенко было две подкоманды, которые всё время «перестраивались», выясняли, кто и с кем дружит больше, чьи «эмоциональные связи», выражаясь языком классной, глубже. И только Яна не мерила никаких глубин. Приходила с Дашей, перекидывалась парой слов с кем получится – и с ней же, с Дашей, чаще всего, уходила. Пока не появилась Катя...
Почему она выбрала Яну? Случай? Или всё-таки интуиция? Ведь Яна не просто сидела одна, она была одна внутренне. Свободна. И вот, поймана Катей! Да так, что вырваться... ну, наверно, возможно, но... Но Катя бы плакала. Катя бы говорила умирающим голосом. Катя бы смотрела с печальным непониманием – и с огромной обидой. А обижать её было вроде и не за что. И поэтому... вырваться было невозможно. Оставалось только терпеть.