Дней через пять мы снова столкнулись – в магазине елочных игрушек недалеко от Патриарших. Зима была слякотной, тусклое небо заливала жидкая сине-розовая акварель городских отсветов, позавчерашний снег свисал с черных веток лисьими хвостами. На этот раз я попросил ее напомнить имя, и она, помедлив и посмотрев на меня несколько осуждающе (должно быть, сочла мою забывчивость непростительной – ведь еще и месяца не прошло, как нас мельком представляли друг другу в толчее необязательного сборища), сказала. И добавила, не удержавшись:
– А вот я сразу вас запомнила.
– Вас-то я тоже запомнил сразу, – соврал я. – Ведь вы и ваше имя – это не одно и то же, верно? У меня вообще плохая память на имена…
– Отговорки! – отрезала Клара. – Просто вам дела ни до кого нет.
– Ничего себе! – изумился я. – Вы со случайными встречными всегда в таком тоне разговариваете?
– Нет, только когда они этого заслуживают… Ну хорошо, – почему-то смилостивилась она. – Вам нравится этот шар?
– Шар?
Я с трудом отвел взгляд от ее широкоскулого лица и посмотрел на шар.
Шар был большой, блестящий, снизу в сахарно-стеклянной крошке.
Надо сказать, настроение у меня всю неделю было довольно кислое.
Вдобавок, зайдя в бутик за подарком, я неожиданно понял, что совершенно не хочу встречать Новый год с женщиной, которой он предназначался. Клара же, напротив, пребывала в легком жизнерадостном настроении – должно быть, идея сделать кому-то подарок продолжала ее радовать.
– Если его прообразом был футбольный мяч, то не очень, – сморозил я.
– И что вам этот шар? Пойдемте лучше кофе пить.
– Да? – Она ненадолго призадумалась. – Это лучше? А правда, ну его.
Ненавижу покупать подарки. Большая часть оказывается никому не нужной, – толковала Клара, пока мы семенили по обледенелому асфальту. – Пожалуй, в вашей компании я распоряжусь имеющимся у меня получасом гораздо выгодней.
– Вы очень разумны, – заметил я. – В вашем возрасте девушки редко бывают столь рассудительными.
– Это в каком же, интересно, возрасте? Сколько мне, по-вашему?
– Лет двадцать пять… Угадал?
– Не скажу. – Она пожала плечами. – Какая разница?
– Не знаю. Я просто ответил…
– Ну да.
Пока мы дожидались кофе, разговор совсем расклеился. Я сидел за столом, произнося свои собственные необязательные фразы, слушал ее ответные – столь же необязательные, – в очередной раз понимал, насколько бессмысленными являются попытки найти хоть что-нибудь свое в совсем чужом, клал кусочки мороженого в горячий кофе, пристально следя за тем, как они превращаются в… в… в молозиво какое-то они превращались, эти кусочки, – и делал вид, что все это меня на самом деле занимает.
Когда щеки заныли от беспрестанных претензий на улыбку, Клара взглянула на часы, спохватилась, рассмеялась, поблагодарила, а напоследок сказала, что, возможно, у нее будет ко мне небольшое дельце… Не исключено, что она попросит меня об одной мизерной услуге. Я было насторожился: что еще за услуги? Что за дельце?
– Надеюсь, это не относится к сфере моих профессиональных интересов,
– сказал я.
– Как вам сказать… Относится, но не в такой степени, чтобы вам пришлось мне соболезновать.
Она с улыбкой посмотрела на меня.
Я не совсем понял, что она имела в виду, – разве только то, что ей не придется просить меня о сеансе анимации для кого-нибудь из своих родственников. Так или иначе, поскольку Клара не сделала ничего такого, что могло бы свидетельствовать о желании продолжить знакомство – ну, скажем, попросить визитку или оставить свой собственный телефон, – я здесь же выкинул все это из головы.
Мы любезно распрощались на углу, и Клара пошла к метро, легко и весело стуча каблуками и встряхивая своей нешуточной гривой. Я пошел в другую сторону, чувствуя облегчение, какое всегда испытываешь по окончании ненужных мероприятий. Но, не пройдя и десяти метров, почему-то замедлил шаг и оглянулся.
Не знаю, что случилось.
Я смотрел в ее тонкую спину – отдаляющуюся, скрывающуюся в толпе, исчезающую из поля зрения. Мне приходилось поспешать – иначе она грозила вот-вот раствориться. Будто привязанный, я спустился в подземелье и увидел, как она протянула руку молодому человеку.
Объятий не последовало. Тем не менее, когда они уходили, я почувствовал прилив тоски.
Через три минуты я снова вышел под хмурое небо и побрел к Садовому.
Где-то я читал, что щука может часами смотреть на снулого пескаря, но стоит лишь потянуть лесу, как она бросается за ускользающей добычей. Должно быть, мое желание проследить за Кларой и убедиться, что ее ждал мужчина, было сродни щучьему.
Дня три или четыре после этого я несколько раз вспоминал ее. Правда, это были странно туманные воспоминания – как будто мы виделись во сне, а не наяву. Должно быть, примерно так сеттеры вспоминают об улетевших вальдшнепах, а кошки – о мышах из мультфильма. Ровно на пятый день, внеся в холл “Астротеля” черную сумку моего давнего приятеля бельгийца Роджера Смартесса, которую он препоручил мне сразу по выходе из таможенного пула, я услышал смех и знакомый голос.
– Что вы, mister Petroff! Это совершенно невозможно!