Аниматор

Синие очи подполковника полыхнули электросварочным высверком, Касаев перелетел стул (который в свою очередь повалился) и грянулся тощим задом о загудевшие половицы. Звон оплеухи скакнул по голой комнате и разочарованно погас.

– Что такое? – обеспокоено спросил капитан Мирзаев, снова заглядывая в дверь.

– Да ничего, – ответил Корин. – Касаев мне приемчики показывает.

Встань, Касаев, простудишься.

Начпрод покачал головой и исчез, а Касаев ссутулился у стены, исподлобья глядя на подполковника.

– Ты, бляха, не понял? – с прежней ласковостью спросил Корин.

Сержант торопливо вытянулся.

Подполковник сел на прежнее место и сунул в рот сигарету.

– Ты у меня гляди, Касаев, – невнятно сказал он, поднося пламя зажигалки. – Ты, бляха, дурь свою черножопую брось. Ты что ж, бляха, думал? Думал, коли дела, так ты Корина, бляха, с кишками купил? -

Уперся злым взглядом в непроглядные глаза сержанта. – А? Не слышу.

– Никак нет, товарищ подполковник, – кое-как выдавил Касаев.

– Ну и правильно, – кивнул Корин. – Вот, бляха, и дальше так не думай. Дела делами, а служба службой… Докладывай.

Касаев поднес ко рту кулак и откашлялся.

– Все готово, товарищ подполковник. – Слова выворачивались с усилием; казалось, во рту у сержанта разогревается смазка, застывшая в момент пережитой оплеухи.

– Ты, бляха, в глаза смотри, – тихо посоветовал Корин.

– Есть в глаза смотреть… – тоже почти шепотом отозвался сержант.

– Все готово, говоришь… Ну и где же?

– Брат сказал, вперед не может…

– Снова здорово, – вздохнул Корин. – Ну и бараны же вы! Просто удивительно. Сто раз говорено-переговорено. Все, Касаев. Кру… гом!

И не попадайся мне больше.

– Нет, брат сказал, может половину вперед, – торопливо проговорил сержант. – Брат говорит, это нормально.

– Мудак твой брат, – вздохнул Корин. – Что ты на меня, бляха, зверем смотришь? Я дело говорю. Простых вещей твой брат не понимает… Он мне не верит! Хорошо. Но я-то ему почему верить должен?

– Мой брат никогда не обманывает! – с жаром сказал Касаев.

– Да ну? Может, я тоже никогда не обманываю…

Сержант сдавленно хихикнул.

– Ты, бляха, не лыбься, – посоветовал Корин. – Две трети. И это мое последнее слово, Касаев. Понял?

– Спросить надо, – нерешительно сказал сержант.

– Звони, – предложил Корин, кивнув на телефон.

– Нет, звонить не могу…

– Тоже понимаю, – покладисто сказал подполковник. – Тогда мотай в увольнительную. Одна нога тут, другая там. Так, мол, и так. У него, мол, все готово. У меня то есть. Две трети вперед. Если да – сегодня часов на семь забьемся. А нет – пусть забудет. Мне это все вот уже где. Понял?

– Так точно! – ответил Касаев.

– Ну и дуй до горы, – благодушно предложил Корин. – А Смирнову я сейчас брякну. Пусть уж уволит на пару часиков сержанта Касаева.

Отличника, бляха, боевой и политической. Вперед, Касаев!..

Глава 5

По очереди сдираю намертво приклеившиеся к ладоням перчатки, швыряю в утилизатор. Туда же халат. Покряхтывая, сую руки в рукава белого, научного. С треском захлопываю за собой дверь бокса. Запоздало вспоминаю, что, кажется, не щелкнул тумблером питания установки…

Ну и черт с ней, техник выключит.

Боже мой, какое опустошение наваливается после двенадцати сеансов!

Нет, не наваливается. Наоборот – распирает. Чувствуешь себя пустым тонкостенным стаканом. Стукни ложечкой – зазвенит.

Есть же в мире нормальные занятия!.. Столяр. Сделал стол – и смотри на него. Вот он, есть. Потрогать можно. Хороший, гладкий. Не зря строгали. Будут люди за ним сидеть, борща хлебать. Или, например, каменщик. Тот вообще – ого-го! Камень на камень. Не отмахнешься.

Состарился, внуков взял в обе руки, привел, головы им задрал.

Поглядите, внуки, на этот дом. Этими вот самыми, да. Мозолистыми этими.

И уж если научился строгать или класть кирпичи, то можешь успокоиться. Вот оно – ремесло. В этих вот самых руках оно и есть.

А тут что?

Двенадцать сеансов. Двенадцать кратких, пронзительных восторгов, когда в колбе Крафта навечно вспыхивает очередное сине-розовое пламя! Есть! Получилось!.. Но краток, краток этот миг. Да, получилось… А следом уже катит сомнение, маячит страх. Сейчас получилось, а что в следующий раз? Это от тебя не зависит, парень, сам знаешь. Тут умением не загордишься. Вон сколько примеров перед глазами. Год, два, три, десять: есть! есть! есть!.. И вдруг – осечка. А все вокруг ободряюще улыбаются: ничего, бывает. Может, установка забарахлила? Ты же знаешь: фриквенс-излучение – оно ж капризное. Давай-ка еще разочек… Напрягаешься изо всех сил – осечка!

И опять. И опять. И все. И как будто ничего не было. Не было этих леденящих восторгов. Не было восхищения. Ах, да что говорить, ни черта, выходит дело, не было!..

Вот он – ужас-то. Вот он – ад. Вот она – смерть аниматора. Неважно, что он, быть может, еще сто лет проживет. Это уже не человек – так, пустая оболочка. Все, что было в нем горючего, сгорело. Что было летучего – сублимировалось. Что было живого – испустило дух.

Осталась тупая, косная плоть, тоскливо таскающая себя по белу свету.