Анимация от Алекса до Я, или Всё включено

Объёмной сумкой, в которой «бабы» хранят — помимо стандартного набора из кошелька, косметички и средств личной гигиены — неприкосновенный запас пищи на случай непредвиденной голодовки как-то: шмат сала, палка колбасы, консервы «килька в томате», ломоть хлеба, двухлитровая банка с квашенной капустой, бутылка воды, пол-кило яблок и ещё одна бутылка воды, а также сковорода и парочка кастрюль, навешивались внушительные по размаху и неотвратимые, без возможности уклонения и блокировки, авиаудары. Существовало только одно место, в котором сумка не приносила незадачливому погонщику, непонимающего что за напасть такая на него свалилась, ощутимого физического ущерба. Под верблюдом. Все остальные укрытия были в пределах досягаемости грозного орудия ближнего полноконтактного боя. Раскаявшиеся в своём недостойном поведении буквально с первых же секунд сумкобомбёжки, бедуины, ползая под верблюдом и взывая к аллаху, молили о пощаде или уже о наступлении скорой смерти, потому что выдержать подобное стихийное буйство не под силу ни одному смертному. В итоге «баба» нарекалась матерью всего живого, принимала жертвенные дары и накопленную ранее выручку. И с превеликими почестями сходила по живому трапу, состоящему из преклонённых спин неверных, с корабля пустыни, который не меньше хозяев был ошеломлён, что угадывалось по характерному запаху и изрядно отяжелевшему мешку для сбора биоматериала, привязанного к крупу мозоленогого.

Сам ресторан в воскресенье обрамлялся нарядными гирляндами из флажков, внутреннее убранство приобретало красно-белые национальные оттенки. Фигурки животных, нарезные цветы из арбузов, шоколадные статуэтки украшали полочки между подносами с едой и салатницами. Тут же при входе предлагали отведать шарики, цвета кабачковой икры — «кёфте» — фарш из сырого мяса со специями и яйцом на листьях салата. На улице готовился на открытом огне, нанизанный на вертикальный вращающийся шампур, «кебаб — донэр» — мясо, которое срезают прожаренными кусочками на протянутые тарелки.

Тут же на свежем воздухе, восседая по-турецки на циновках, женщины почтенных лет, хранительницы очага, раскатывают плоские лепёшки до толщины бумажного листа, чтобы затем заправить их зеленью, сыром и ароматным пряным соусом, шипящим рядом на сковороде. Внутри столы ломятся от традиционных блюд турецкой кухни. От классических закусок — «мезе» — из маринованных овощей, грибов, острого перца, выдержанного в йогурто-чесночной подливке, до мясных блюд с гарниром: «пилав», «зейтиньялы» — тушеная стручковая фасоль с помидорами и луком, и «долм» — фаршированные мясом баклажаны, сладкий перец по историческим, семейным рецептам.

Запахи семян тмина, чеснока, турецкого шафрана, кориандра, сладкой паприки, петрушки и мяты не перебивали запаха закусок, основных блюд, выпечки, а смешивались с ними, создавая дурманящие букеты, пробуждающие животный аппетит. Новоиспечённые приезжие от этого обилия ароматов шалели, млели и наполнялись слюной по верхнюю риску.

Я же из всех воскресных блюд предпочитал «арнавут чиэри». Обжаренная на муке маленькими кубиками печень. С хрустящей румяной корочкой, но необыкновенно сочные внутри, комочки цвета чёрного ржаного хлеба таяли во рту. К концу сезона я выработал у себя настоящую печёночную зависимость до такой степени, что следующий выходной день я уже начинал ожидать с исчезновением последнего аппетитного кусочка арнавута из тарелки. Рестораном начиналась разминка живота, а продолжалась танцем уже на вечернем представлении — краски турецкой ночи.

На сцене бойко выплясывают мальчишки в джигитских кафтанах, с девушками кружатся в динамичных анатолийских народных хороводах, со множеством переплётов, подскоков, сменами рисунка. Практически все танцы сопровождает непременный атрибут турецкой ночи — большой барабан, разнося завораживающий ритм в ближайшие окрестности. Слышно пение дудки-зурны, плач кеменча и волынки-тулум. Мелодично, и необычно для славянского уха звучит саз — турецкая лютня, стонет, страдая, тамбурин. Много задорных выкриков, хлопков, притопов во время танца приветствия — «каршиламы».

Ну и конечно, какой праздник без услаждения мужского взора с помощью «чифтетелли» — когда длинноволосые миниатюрные танцовщицы на языке гибкого тела, изящными движениями запястий и плеч рождают дрожь, переходящую на живот и бёдра, с сотрясением монетных поясов. Женственно-роскошный таз и притягивающая взоры грудь, украшенная блёстками, словно живут отдельными жизнями, двигаясь независимо друг от друга, нарушая все научные представления о биомеханике человека. Манящий танец приковывает взгляды разомлевших после еды туристов. Даже «бабы» завистливо любуются чарующим зрелищем. Забыв о врождённом и вечном желании похудеть, наминают колбасу из сумки, с порциями свежего мягчайшего белого хлеба, совершенно случайно, в рефлекторном полусне, прихваченного со стола за ужином.

От печени в этот день, скрипя зубами и испытывая ломку зависимости, пришлось отказаться ради представившегося шанса совершить вечернюю прогулку в очаровательной компании.