Анимация от Алекса до Я, или Всё включено

Прелесть утра выходного дня аниматора в том, что оно прекрасно, даже если ты провёл ночь в обществе подушки. В таком случае можно не спеша отсыпаться до полной капитуляции лени, которая происходит не ранее 11. Я брал плавательные очки и оставшееся до обеда время проводил среди морских волн. Прозрачная чистая вода средиземного моря позволяла видеть дно как под микроскопом даже на расстоянии в 100–150 от берега, где глубина приближалась к нескольким десяткам метров. Конечно, средиземное море с красным морем Египта по цветам, коралловой населённостью дна и по плотности морских обитателей не сравнить. Но тем интереснее встречи со скатами-шипохвостами или морскими черепахами, проплывающими под тобой. Там, где вода превращалась в непроницаемую тёмную синь, я разворачивался и плыл обратно. На дне были свои ориентиры для пловца, предпочитающего кроль — тут поблёскивает консервная банка, здесь истлевает разлохмаченная авто-покрышка, там белеет закинутый не иначе как горным великаном лежак, полускрытый песком, дальше узор из каменных глыб, похожий на очертания африканского континента. В один из таких заплывов, на середине маршрута я заметил какие-то записки или открытки. Прервал свой четырёхгребковый ритм и решил рассмотреть поближе, что это за туземные письмена. Нырнул поглубже — не поверил — деньги. Медленно колышимые слабым придонным течением, они совершали поступательные движения вперёд, назад. Я на всякий случай описал вокруг круг, не розыгрыш ли, не подстава. Может где прячутся аквалангисты с леской или разумные дельфины-шутники. До дна было метров 7–8 и давление ощутимо ломило виски. Первая попытка была пробной, а на второй уже удалось подобрать одну купюру — двадцатка. Неплохой улов. Оставшиеся две купюры были пятёрками. «Интересно, что за обалдуй полез с деньгами в воду, и какова судьба их владельца», — думал я, помещая бумажный клад в плавки. В то утро я задержался в море дольше обычного. Поговорка «глаза заведущие, руки загребущие» оправдывала своё разрушительное действие на алчный мозг, заставляя просеивать весь периметр в поисках добавки. Но больше сокровищ не нашёл, отплавав пол акватории. Но хоть провёл это время не без пользы для мышц, которые на берегу объявили бунт человеческой жадности, распирая изнутри кожу. Я извлёк банкноты и присмотрелся. Нисколько не пострадали от воды и выглядели вполне настоящими, даже учитывая, что лично с американскими президентами я знаком не был.

Возвращаясь, я рассказал эту историю, аппетитно хрумкающим чипсы, разминаясь перед обедом, на нашей самодельной террасе близ домика чете приятелей — Мустафе и Марио. М&M-сы отказывались верить на слово, пришлось показать им мокрые купюры. Они переглянулись, и Мустафа озвучил общее мнение: что это ерунда и не стоит того, чтобы тратить силы и время на плескание в море. А Марио добавил, что меньше чем за сотню зелёных с этого места не двинется.

— Ну как знаете, — я пожал плечами и зашёл в свою комнату.

Когда через 10 секунд я вышел спросить у них, за какую денежную сумму можно подстричься в парикмахерской отеля, чипсы из брошенного наземь пакета ещё рассыпались меж ножек стульев, а две фигуры, обгоняя и дёргая друг дружку за шорты, неслись по направлению к воде. Когда я уже приканчивал обед, болтая с Машей, они появились в ресторане, недовольные, мокрые, с непросохшими волосами.

— Какашка? — спросил я.

— Пипетс, — ответил Мусти, а Марио вообще отказался со мной знаться, пока я не поделился с ним последним кусочком шоколадного рулета.

Марио был ещё тот picaro (picaro — плут, испанский) и облапошить его была задача не из лёгких если вообще реализуемая. Порой ему умудрялись такие проделки с туристами, в каких любого другого надрали бы за уши или избили босоножкой. Популярность Марио среди отдыхающих была близка к моей, при том, что он умудрялся не проводить ни одного активити. Основной рабочий инструмент Марио был язык. Что-что, а балаболить и заводить приятельские отношения Марио умел с любым типом людей. Будь то суровые челябинские мужики или тёмные воротилы из Тюмени или метросексуалы из Охтюбинска.

С девушками он менялся браслетами, часами, фенечками и, быть может, незаконно приторговывал золотишком. Обожал Марио зрелых бизнес-дам, преодолевших 40-летний возрастной рубеж и близких к состоянию, когда опять и баба и ягодка. Они же, на память, неизменно оставляли ему подарки за проявленное внимание. Может в этом крылась одна из причин сорочьего обожания, но проделывал Марио такие отношения каждые две недели как в первый раз.

«Я Вас любил, любовь ещё быть может,

Ежу понятной не была,

Там чудеса, там пиво бродит

И гуси-гуси га-га-га», — трогательно декламировал Марио, провожая очередную пассию, возвращающуюся в Иркутск, стоя на кожаном диване в фойе отеля.

И через минуту, утерев душистым щёгольским платочком слёзы горя от разлуки с любимой женщиной и слёзы радости от любования новой золотой цепочкой на своём запястье, не такое уж и юное дарование средних лет уже высматривало новую кандидатуру для обольщения в группе выходящих из автобуса туристок.