Анимация от Алекса до Я, или Всё включено

— Алекс, дурачок. Ти работать харашо сигодня. Я тебе можна пиво, водка. Ти есть отдыхать.

Ну понятно, что такой подхалимаж проявлен неспроста. Нехарактерно вежливый Боб, сверхусилием воли утративший свою раздражительность, превратившись в галантного Кал Калыча, прихоращивался, жеманничал, токовал и распускал павлиний хвост, делая мне смешные намёки раскрытием глаз до величины теннисных шаров, чего он хочет. При этом выплясывая на месте, как человек, которому невтерпёж облегчить свой вес за счёт выведения излишка жидкости.

— Альбина, это Боб Иванович, наш доблестный шеф. Подпольный ценитель женской натуры и красоты. Я вас оставлю, мне надо загримироваться для шоу.

Альбина сносно говорила по-английски, поэтому сделав за мавра его чёрное дело, я удалился, надеясь, что никто из них не окажется на грани нервного срыва. Позже, на дискотеке я видел Альбину, бросающую в мою сторону заинтересованные взгляды, с обтирающимся вокруг Бобом. Я сделал вид, что не замечаю призыва похитить её, и пораньше свинтил отдыхать. Хотя совесть была неспокойна и зудела ночью, приводя цитаты из Фенимора Купера, Вальтера Скота и Анджея Сапковски.

На следующий день Боб с утра пребывал в непохожем на себя благодушном настроении и добром нраве. Даже не обратил внимания, что сел на стаканчик с горячим кофе, к вящему огорчению неуспевшего подать сигнал Мусти. Явился на митинг в одетой наперекос кепке поверх банданы, с блаженным выбритым лицом, со следами плохо смытой зубной пасты на губах. Долго прокашливался, щурясь, смотрел сквозь окно на завтракающих «факин пипл» и умильно улыбался. Затем, не выдержав рвущихся наружу эмоций, рассказал, что у них с Альбиной великая любовь, по крайней мере с её стороны. Барышня, оказывается, рвётся из платья, желая выйти за него замуж, но гнуснейшее высочество, как истинный джентльмен, не желающий обнадёживать барышню напрасными надеждами, ещё сомневается в своих чувствах. Что ещё не решил, достаточно ли она хороша для него. И сможет ли удовлетворить все его изысканные потребности в романтичных возвышенных отношениях. Если кратко, павлинил по полной. Но в этом были и положительные стороны. Он не докапывался к работе, не находил времени для воспитательных проповедей с Марией, не вносил диссонананс в трудовое расписание, витая в розовых мечтах. Даже прилепленную ко лбу тянучку он не замечал.

Ещё через день я заметил Боба на газоне за пальмой, следящего за скрытыми шторами окнами второго этажа. Это показалось подозрительным, и я нашёл место, откуда смог наблюдать за этими двумя точками одновременно. За Бобом и окнами.

На балконе спустя некоторое время, за которое шеф успел нервно выкурить полпачки сигарет и поджечь тем самым футболку в двух местах, показалась Альбина в обнимку с молодым парнем. Они попозировали на балконе, распивая коктейли и целуясь, затем молодчик, приподняв Альбину на руках, скрылся внутри. Всё было понятно, ловить здесь было нечего, и я тоже покинул наблюдательный пункт среди пальмовой листвы.

Настроение его гнуснейшего высочества смёл грозовой фронт, он рвал и метал больше обычного. Бушевал в анимационной комнате на незапланированном митинге, случайно сломал выдвигающийся ящик стола, засадил коленку, поранил себе палец и даже выбранил поражённого Мустафу за флирт с девушками, хотя раньше не обращал на похождения земляка никакого внимания, привязываясь исключительно ко мне. Мы, привыкшие к его выходкам, не реагировали на этот взрыв Хиросимы, чем вызвали ещё большие волны гнева. Устав бесноваться, а также вследствие того, что он запутался в шторе, Боб лёг на матрасы и попросил всех удалиться, но предварительно его выпустить из этого: «Что это, йя? Аминокуюм, катастрофа!» — тканевого плена.

Тем памятным майским вечером у нас был запланирован конкурс «Мисс отель». Пока мы готовили сцену, расставляли стулья, сервировали низкие столики напитками и букетами для участниц, раскладывали по очерёдности выступлений реквизиты для конкурсов, Боб сидел, не замечая, что закутался в тряпку, которая использовалась для протирания пола. О чём-то думал, нахохлившись как промокший зяблик, мрачнее тучи и чернее квадрата Малевича и даже не спешил облачаться в любимый фрак.

— Боб, ты как?

— Я нормальна, йя. Что это? Я здесь шеф, или что, йя. Давай, работать, — огрызался он на проявление внимания в своей традиционной грубоватой манере, позволяющей не обременять себя излишними приятельскими отношениями.

До начала шоу оставалось немного времени. Зрители от бара постепенно перемещались к области амфитеатра, вместе с необходимым для веселья запасом алкоголя. Мы оставили Боба в гримёрном одиночестве, чтобы ненароком не перетянуть на себя угрюмость, и скрывались от публики за стеной с декорациями.