Анискин и Боттичелли

– Вано правду говорит, а вот… – И мгновенно повернулся к бригадиру шабашников Ивану Петровичу, в упор глянув в его хитрые, умные глаза. – А вот ты, Иван Петрович, свои двадцать метров на базар пустил…

Бригадир только снисходительно улыбнулся.

– Да я таких, как ты, когда помоложе был, – сказал он, – через очки не видел… Меня меньше, чем майоры, не допрашивали. Понял! – И поднялся спокойно. – А ну, ребята, кончай волынку, работать надо! Мы не колхозники, чтобы по часу перекуривать… Айда, айда!

Все «шабашники» немедленно встали и двинулись за ним. И только двое – Молочков и Буровских – немного повременили.

– Очень приятно было с вами побеседовать, Федор Иванович! – сказал Евгений Молочков. – Мне всегда бывает весело, когда вы приходите… До свидания!

А гитарист – лирический и томный – перебрал все семь струн и запел что-то такое, чего никто никогда не слышал – песню про «шабашников». Видимо, собственного сочинения…

В некотором отдалении от буровой вышки, год назад давшей первую нефть, шло большое строительство. Выросли аккуратные двухэтажные жилые дома, возводились производственные помещения, электрики тянули линию электропередачи. Выбравшись из машины, Анискин пошел среди этого строительного хаоса и веселой неразберихи. Направо и налево здоровался со знакомыми, кой-кому пожимал руку, иногда приветливо снимал форменную фуражку, а потом остановился.

– Здорово, здорово, Василий Опанасенко! – тепло приветствовал он знакомого рабочего. – Ну, когда будем дальше уходить, когда начнем еще нефть искать?

– Скоро, Федор Иванович, скоро. Вот только здесь приберемся, приналадимся и – дальше пойдем…

– Ты мне, Василий, сегодня-завтра своего Петьку подошли, да не одного, а с Витькой, с дружком… Они мне, Василий, вот как нужны… Лады?

– Пошлю, Федор Иванович.

До деревенской церкви Анискин добрался пешком. Освещенная солнцем, стоящая на небольшой горушке, красивой и яркой была эта церковь, сложенная вперемежку из кирпича и лиственничных бревен. Верно, строили ее в те времена, когда шла борьба между многими направлениями в церковной архитектуре, и потому вышла церковь веселой, чем-то даже не похожей на церковь. Была она обнесена прекрасной и прочной металлической оградой, за которой, кроме церкви, виделся и огромный дом отца Владимира. Дом утопал в черемухах, тополях и рябинах.

– Несказанно рад видеть вас, Федор Иванович, в своих палестинах! – пел бархатным голосом отец Владимир. – Рад столь много и сердечно, что слов не нахожу… Милости просим, милости просим, многочтимый Федор Иванович!…

– Благодарствую! – отвечал Анискин. – Еще и еще раз благодарствую! А ну, как говорится, возьмем быка за рога, гражданин служитель культа… Прошу проводить меня на место происшествия!

Они вошли в церковь. Таился тихий и уютный полумрак, сквозь цветные окна пробивался приятный свет, горели тихие лампады, отчего-то сама собой раскачивалась подвешенная в притворе кадильница.

– Вот, – тихо сказал отец Владимир. – Глаза мои не зрели бы, уши мои не верили бы… – И вдруг голос его сделался обычным. – Здесь не дурак побывал, Федор Иванович, отнюдь не дурак… Посмотрите: взяты не все иконы. Украдены самые лучшие и дорогие!

Действительно, на стенках и на тех местах, где положено в церкви находиться иконам, как бы зияли провалы.

– Специалист действовал! – зло сказал поп. – Ох, попадись мне в руки эта сволочь… – И спохватился, запел в прежней манере: – Прошу нижайше простить за слова богопротивные и невоздержанные, прошу нижайше…

На цыпочках, бесшумно, принюхиваясь, приглядываясь, прислушиваясь, пошел бродить по церкви участковый Анискин. То вдруг остановится, замрет, то осторожными «хирургическими» пальцами притронется к стенке, где зияет темный след от снятой иконы, то нагнется, почти став на колени, рассматривает цементный пол.

– Так! Вот так! – бормотал Анискин. – Вот такая, говорю, история получается! Сколько икон взято?

– Двадцать три!

Анискин от неожиданности всплеснул руками:

– Двадцать три! Да это же человеку за один раз не утянуть!

Отец Владимир горячо подтвердил:

– Не токмо одному человеку, уважаемый Федор Иванович, но и трем весьма трудно снести.

– Гражданин служитель культа, прошу приблизиться!

Когда отец Владимир подошел, участковый вместе с ним спустился с крыльца, отшагав от церкви метров на двадцать, почти до самой металлической ограды, повернулся к церкви лицом. Долго и внимательно, задумчиво и грустно, мудро и чуточку сердито глядел он на яркое праздничное строение, затем сказал:

– Вот ведь как получается дело-то. Сорок годов тому назад я с этой церкви колокола сбивал, я эту церковь был готов по бревнышкам и кирпичикам разнесть, а теперь вроде мне ее придется по иконке собирать… Вот через это несуразное дело я ночью глаз не сомкнул, все думал, как это так получается, что я, Федька Анискин, под малиновый звон иконки искать буду?…

Пошумливали от легкого ветра тополя и черемухи, ярилось солнце, пестрые тени скользили по лицу Анискина. Еще две секунды он постоял в грустной неподвижности, затем пошел к воротам металлической ограды.

– На ночь запирается? – строго спросил он.